– Несуразно как-то, – хмыкнула рыжая и стала снимать висящую на ветках вишни то тут, то там одежду.

«И почему это я сразу не догадался, что одежда должна быть именно на ветках?» – досадливо поморщился Курбатов, наблюдая за тем, как барышня вихляет и колышется, пытаясь дотянуться до лифчика.

– Вас, наверное, Тамарой зовут? – смело предположил Алеша, обзирая белые бедра барышни.

– Это только если сентябрь. А в високосный год я вообще сама себя не узнаю, – загадочно ответила та, достав-таки предмет своего туалета.

– Какая вы странная, – сказал Алеша и добавил: – И красивая.

Бросив взгляд в сторону Курбатова, барышня нахмурилась:

– Ты б прикрылся, что ли. Устала я на голых мужиков любоваться.

– Да-да, – поспешно согласился Алеша и потянулся за висящей рядом майкой.

Вдруг что-то сильно зачесалось у него под мышкой. Курбатов начал яростно скрести зудящее место. Раздался сильный треск, и Алеша увидел, что держит в ладони небольшой кусок кожи.

– Чё это ты так неаккуратно? – поинтересовалась рыжая, надевая трусы. – Этак можно всего себя на куски изорвать.

– Да ерунда! – бодро пискнул Алеша, желая показаться храбрым. – У меня еще одна подмышка есть! Вот! Смотри!

И он гордо продемонстрировал свою вторую подмышку. Но барышня никак не отреагировала. Она продолжала одеваться, что-то напевая себе под нос.

«Надо ее остановить, иначе в полном объеме сейчас оденется и куда-нибудь уйдет. И у нас с ней уже никогда ничего не получится!..» – лихорадочно соображал Алеша.

– Постойте, Тамара! – закричал вдруг он. – Я хочу вам сказать!..

Рыжая барышня удивленно, даже сердито уставилась на Курбатова:

– Как я тебе Тамара?! Меня зовут Жерар. Я – актер!

И тут Алеша заметил, что это и на самом деле мужчина. Ну конечно же, мужчина! С разветвленным на кончике носом и монашеским животом…

«И как же я сразу не догадался, что лифчик не его?!» – обрадовался Курбатов, глядя, как Жерар рвет вишни. – И трусы не его! Актер ведь. Да и волосы наверняка не настоящие».

И, дабы окончательно в этом убедиться, Алеша, весело гогоча, подбежал к жующему вишни Жерару и сильно дернул его за волосы. Жерар взвизгнул, поперхнулся вишневой косточкой и чуть было не задохнулся. Откашлявшись, он без лишних слов ударил Курбатова локтем в промежность. Алеша сразу прекратил гоготать и присмирел. Голова его закружилась, что-то подкатило к горлу, а весь мир позеленел и начал бешено вращаться. Жерар же схватил Алешу, перекинул через плечо и побежал. Бежал он быстро и ровно, как скаковой жеребец. Алеша прищурился и увидел прямо перед собой небольшое ветхое строение.

«Это наверняка погреб, – грустно подумал Алеша. – Сейчас Жерар бросит меня туда, плотно закроет крышку и уйдет спаивать школьниц».

И когда крышка погреба гулко захлопнулась над ним, Алеша почти не удивился собственной проницательности. Голова продолжала кружиться. Он лег на глинистый пол, закрыл глаза и провалился в сон…

Проснулся Курбатов от того, что прямо над ухом громко кукарекал петух.

Он открыл глаза, но петуха не увидел. Вместо петуха он увидел неподалеку от себя высокого красивого матроса со знакомым лицом, как-будто из фильма «Оптимистическая трагедия». Матрос, не обращая ни малейшего внимания на Курбатова, яростно молотил рукой по радиоприемнику. Но как бы ни старался, из динамика доносился лишь пронзительный петушиный крик.

– Да чтоб тебя! – ругался матрос, стуча огромным кулаком по крышке приемника. – Ну играй уже!

Однако приемник с завидным упрямством продолжал кукарекать.

Алеша поднялся с пола и присел на валявшееся рядом автомобильное колесо.

– А, ты проснулся, – виновато буркнул матрос, заметив, что Алеша встал. – Извини, если разбудил.