А в песне про Манечку рассказывалось о колхозной девушке, посланной учиться в Москву и отказавшейся возвращаться в родное село.

Дальше повествуется о том, как девушку отправили в московский институт, «агрономом стала чтобы Манечка». Но Манечка бросила этот институт и вышла замуж за москвича, чтоб остаться в столице.

Напомним, что в ту пору колхозники были крепостными: у них не было паспортов, и формально им не разрешалось «самовольно менять местожительство». Только либо по особому разрешению властей, либо женившись (выйдя замуж). Можно было еще получить разрешение на учебу в городе и как-нибудь там зацепиться. А разница между жизнью в Москве и жизнью в колхозе была невероятной. То были не две разные страны, то были разные планеты, разве что языком схожие. В колхозе – серые избы без всяких удобств, лавки и полати, бесконечное копание в земле, грязь и антисанитария, скудное питание и примитивные развлечения. Жизнь тогдашнего среднего москвича, если отбросить нынешние технологические и строительные достижения, не слишком радикально отличалась от сегодняшней. И Манечка должна была быть круглой идиоткой, чтобы не воспользоваться шансом и не «разорвать связь с народом».

Вечерами папа, мама, сестра и я катались на лодке. Кто-нибудь из нас садился на корму с патефоном и заводил пластинки (лет в пять я уже умел это делать). А на носу, подобно ростру, возвышался лохматый Джек, Юркин пес. Он по вечерам поджидал, пока мы выйдем, и тут же мчался к нашей лодке. Он прекрасно знал, где она стоит. Как-то раз прозевал. Отплыли без него. Джек долго не раздумывал. Прыгнул в воду и поплыл к нам. Помогли ему забраться. Отряхнулся, уселся на носу и уставился вдаль. Настоящий впередсмотрящий.

Летящая над вечерней темной гладью музыка была явлением необычным. Портативных приемников еще не было, а патефоны были далеко не у всех.

Но настало время – и патефон умер. Не вдруг. Его погубило пьезоэлектричество. Еще в восьмидесятые годы девятнадцатого века французский физик Жак Кюри и его брат Пьер (да-да, тот самый великий Пьер Кюри, который получил Нобелевскую за исследования радиактивности) обнаружили, что некоторые кристаллы способны генерировать электрический ток при изменении формы. Сдавишь немного такой кристалл – и стрелка подключенного к нему вольтметра отклоняется. Подключи такой пьезокристалл к патефонной игле – и он начнет вырабатывать электрические сигналы в соответствии с колебаниями иглы, бегущей по звуковой дорожке пластинки. Тогда и трубы никакой не надо, ее заменит электрический динамик.

И вот мы с папой, ликуя, везем на саночках через пруд только что купленный электрический проигрыватель. Это довольно большая тумбочка. Сам проигрыватель – в верхней части, в выдвижном ящике, а внизу – место для пластинок. Сотню дисков уместить можно.

– Царапины, – вздыхает папа. – Сейчас закрасим.

Выдавливает немного масляной краски на свою палитру, сделанную из крышки от посылочного ящика. (На обороте – химическим карандашом: «Больничная 10»).

– Эта краска называется «Капут мортуум» – «Мертвая голова».

Я уже достаточно видел мертвых голов, и они никак не не хотят ассоциироваться с этим вишнево-коричневым цветом. Но позднее мне пришло на ум: «Если „капут“ – это „голова“, то, может быть, и слово „капуста“ того же происхождения? Ведь кочан похож на голову». И сам засмеялся нелепости предположения. А еще позднее узнал, что так оно и есть.