– Желток идёт! – крикнул маленький толстяк и показал пальцем на приближающегося Мишу. Детки кружком стояли у раздевалки и ждали своего козла отпущения, чтобы сегодня взять и, свесив на него свои грехи, отпустить в пустыню. – Урод, давай быстрее!

Миша ничего не сказал, только лишь с усилием улыбнулся. Если он бы заплакал, то это вышло бы ему боком.

– Привет, ребята, – сказал Миша и попытался пройти в раздевалку, вход в которую перекрыл другой школьник – детина из восьмого «В» в серой и заляпанной жиром футболке. Он скрестил свои веснушчатые руки на груди и явно не собирался пропускать мальчика.

– Куда ты прёшь, урод? – спросил он, хотя сам не блистал красотой. Его круглое лицо с круглым носом выдавало в нём признаки очередного вырожденца, зачатого алкашами. – Иди отсюда!

– Мне надо переодеться… – начал Миша, но толстяк, подкравшийся незаметно, отвесил ему подзатыльник. Ударил хорошо, шлепок получился звонкий.

Все загоготали. Кроме толстого и круглолицего, сюда подтянулись ещё несколько – тощий и кривозубый, которого шпыняли тоже нехило; две девочки, одна с тёмными волосами, другая со светлыми; и ещё один мальчуган с треугольной фигурой, одетый в чёрный спортивный костюм. Их лица выражали несказанное удовольствие. Начиналось веселье.

– Иди отсюда, переоденься в другом месте, – сказал Треугольник. Он смотрел своими чёрными глазами на Мишу в упор и, казалось, изо всех сил сдерживался, чтобы не пнуть его или не плюнуть в него. – Урод.

Миша беспомощно оглянулся. Он ждал, что должна прийти учительница (а физкультуру у них преподавала жеманного вида тётка, еле волочащая ноги), но она никак не приходила. У неё были какие-то проблемы с речью и она вела себя заторможено в целом, но кого это волновало… Делать было нечего. Мальчик развернулся и начал уходить, как та шатенка из подошедшей группы шакалят пнула его сменку. Все снова загоготали.

Губы у Мишы задрожали, он был готов вот-вот расплакаться. Главное, чтобы не у них на глазах. Он поспешил удалиться, но не бегом, чтобы не дать повода снова этим вырожденкам зубоскалить.

– Куда ты бежишь? – зычно спросила та уборщица с колокольчиком. – Ну-ка, на урок, быстро!

– Мне надо переодеться, – жалобно сказал Миша.

– Иди и в раздевалке переоденься! – с нажимом сказала уборщица. Они стояли в коридоре неподалёку от раздевалки мальчишек, к которой привалило уже ещё несколько ребят. Тот кривозубый что-то оживлённо объяснял подошедшим. Миша был готов поклясться, что эта каланча рассказывает что-то про него. Да, каланчу эту тоже гнобили, но он не упускал возможности самому поизмываться хоть над кем-нибудь, получая одобрение.

Миша оказался перед очередным сложным выбором: либо развернуться и снова получить, либо сказать, что его не пускают. И опять получить.

– Я не могу там, – выдавил он из себя, чувствуя, как заболел живот. – Пожалуйста, дайте…

– Ты глухой, что ли?! – рявкнула «техничка». – Сколько можно?! А ну, пошёл отсюда! Щас директоршу позову, будешь знать!

Мальчик испугался. Вернее, сначала его пронзила обида – такая, что из него полез вопль горечи, грозивший разодрать глотку. А вот потом он испугался и пошёл обратно – медленно, ничего не видя из-за пелены слёз. Встретили его, разумеется, гоготом.

– Держи, урод, – сказал Треугольник в своём чёрном блестящем спортивном костюме и плюнул на Мишу. Взял и плюнул.

– Держи, урод, – повторила шатенка и тоже плюнула.

Больнее всего было осознавать, что сраная поломойка всё это видела. И не только она. Может, она даже ухмылялась, когда кто-то в него плевал или ставил подножку, или толкал в спину, или сбрасывал его куртку с вешалки на пол.