Она стояла у стойки, держа пачку бумаг и конверт. Вся в сером: куртка на молнии, джинсы с дыркой на одной коленке, кроссовки и вязаная шапка.

Единственное яркое пятно на моей матери – цвет ее волос.

Они все еще напоминали пламя огненно-красного насыщенного цвета, собранное в гладкий хвост.

Мои русые волосы были убраны под красную шерстяную шапку сестры Майки, их совсем немного с тех пор, как я отрезала мою «уличную» копну, выкрашенную в черный цвет.

Моя мать не улыбалась, но я на самом деле и не надеялась на это. Хотя, всего на мгновение, я заметила какую-то неясную тень, промелькнувшую в ее взгляде.

Но она быстро исчезла.

Я засунула свои дрожащие руки в карманы. Сжала кулаки, так крепко, как только могла. Я не видела ее почти год.

Каспер с деловым видом подошла к моей матери.

– Спасибо, что пришли, Мисти. – Она огляделась и позвала меня жестом. – Чарли, пора.

Чем ближе я подходила, тем более маленькой себя ощущала. Я ускользала – вот оно, опять, то, что Каспер называет расстройством психической деятельности. Если бы только моя мать улыбнулась, или дотронулась до меня, или сделала еще хоть что-нибудь…

На мгновение ее взгляд задержался на мне, потом она повернулась к Каспер.

– Я рада наконец встретиться с вами. Спасибо за все. За Шарлотту и за все остальное.

– Не стоит благодарности. Чарли, береги себя.

Каспер не улыбалась, не хмурилась, она просто коснулась моей руки и слегка подтолкнула меня, прежде чем уйти к лифту.

Моя мать пошла по направлению к двери больницы, поднимающейся вверх, ее хвост безжизненно поник на куртке. Не оборачиваясь, она спросила:

– Ты идешь?

На улице небо было похоже на лоскутное одеяло из кучевых облаков. Дешевые кроссовки моей матери скрипели по асфальту.

– У меня сейчас нет машины, – сказала она себе под нос, закуривая на ходу. Интересно, как она добралась до больницы? Впрочем, кто-нибудь мог ее подбросить. Она всегда ненавидела автобусы.

На улице тепло; кончик ее носа блестел. Я уже сейчас могла сказать, что мне будет жарко в пальто. Когда мы подошли к повороту, я обернулась: и вот они все у окна на четвертом этаже, стоят словно куклы, наблюдая за мной. Блю держала руки на стекле.

Моя мать свернула за угол.

Мне пришлось перейти на бег, чтобы догнать ее. Я начала говорить то, что мы с Каспер отрепетировали. При этом старалась, чтобы это звучало правдоподобно, поскольку знала, какой передо мной выбор.

– Я буду следовать правилам, ма. Все, как ты скажешь. Найду работу и прочее, хорошо?

Она остановилась так резко, что я врезалась ей в плечо. Я уже почти одного роста с ней, хотя это ни о чем не говорит. Мы обе невысокие.

Она протянула мне конверт.

– Держи, это твое: билет на автобус, свидетельство о рождении – вся эта ерунда.

Я не понимала.

– Что?

Я не брала конверт, поэтому она схватила мою руку и загнула мои пальцы за края конверта.

– На большее я пойти просто не могу, Шарлотта. Там все, что тебе нужно, хорошо?

– Я думала… я думала, я поеду домой. С тобой.

Она курила, и я заметила, какие сухие и потрескавшиеся у нее руки. Она затянулась в последний раз и придавила окурок кроссовкой.

Я украдкой бросила взгляд на небольшой бугорок у нее на переносице. Это я сломала ей нос сковородкой. Она устремила взор на машины, проносящиеся мимо, ее губы дрожали. Она не смотрела мне в лицо, и я не могла долго смотреть на нее.

Столько всего разрушено между нами. Мои глаза затуманились.

– Твой друг Майк заходил ко мне вчера поздно вечером. Мы все знаем, что у нас с тобой ничего не получится, как и в этом дурацком доме временного проживания для подростков. Ты не такая, Шарлотта. Я не знаю, какая ты, но и я другая, и я уверена, что какой-то там дом с комендантским часом совсем не то, что тебе нужно. Мама Майки купила тебе билет на автобус до Аризоны. Ты будешь жить в его квартире там. Он обещал помочь тебе.