Приснился скопидому страшный сон. Попал он на страшное судилище, где взвешивали на чаше весов его праведные дела и грешные. За неимением праведных грешные тут же возобладали в весе, и судьба его была решена – провалился он со свистом прямо в ад, где заставили есть его же раскалённые докрасна золотые монеты, что лежали у него в подвале в несметном количестве в сундуках. Проснулся скопидом в холодном поту, выглянул из окна на улицу и видит, что народ мрёт от голода – год случился неурожайный. А дабы угодить Богу и избежать адовых мучений, – ведь чем больше отдашь золотых монет, тем меньше их есть придётся, – подумал он и бросил клич: кому не чуждо слово Божье, тот получил от него спасение от голода в виде золотых монет. Тут же потянулась к нему вереница голодных, и всяк воздавал хвалу Богу, сподвигшему скопидома (как лукаво он заявлял) к раздаче воздаяния, да только вот в душу к ним и к нему никто не заглядывал.

И пришёл к скопидому художник, оторванный от жизни в своих самоотверженных трудах праведных, хоть и с Богом в душе, да обездоленный: не смог испросить о помощи в хлебе насущном, дабы не помереть с голоду, как того требовал лукавый скопидом, – и был оставлен ни с чем. Приходили к скопидому и поэты, и композиторы, и музыканты, и писатели, и философы, но и те подверглись той же участи и были оставлены на произвол судьбы.

Но миновал голодный год, люди наелись, напились, и скопидома хоть немного меньше мучали страшные сны. Был он полон надежд, что, не иначе, рай его ожидает за пределами земного бытия. И потянулись люди к умным книгам и музыкальным проникновенным оперным и балетным и театральным представлениям. Кинулись они – ан в их городе всё живописное, умное и музыкальное племя, душа города, перемёрло. С тех пор повелось в городе пьянство, и стали зарастать сорной травой дворы, где некогда кипела творческая жизнь.

Жил-был один добрый светлячок – душа нараспашку. И носил он в крошечном своём фонарике столько тепла и света, что его всегда хватало, чтобы отогреть встреченное на пути бедное сердце, зажечь в нём свет любви и надежды. Так помогал наш светлячок скованным холодом одиночества. И чем больше отдавал он света и тепла, тем ярче загорался его малютка-фонарик, освещая и согревая всех даже вдали. Только вот про себя он всё забывал в своём порыве не дать остыть ещё одной оцепеневшей душе.

Тут же неподалёку жила-была и мохнатая гусеница с богатым жизненным опытом – «мешочек с желчью», как её называли. Никому не нужная и такая ядовитая, что даже голодная птица не склюёт. Свесившись с листа. Скрипела она вслед светлячку:

– Дурачок ты, светлячок, не видишь, что ли, – плевать всем на тебя. Скоро истаешь, как свеча, и никто не подумает взять в руки твой фонарик, не станет поддерживать свет в нём своим сердцем.

– Вижу, – отвечал светлячок. И таял на глазах, потому что по-другому он жить не мог, был призван в этот мир, чтобы дарить тепло. И чем ярче горел его фонарик, тем прозрачней и невесомей становился он день ото дня.

И вот однажды на тропинке нашли потухший малютку-фонарик и горсточку пепла возле него. Довольная своей прозорливостью, с чувством исполненного долга столкнула гусеница фонарик в кусты и заключила:

– Чудакам законы природы н писаны.

А миру взгрустнулось: одной светлой душой меньше стало. Но долго ли живут воспоминания в круговерти жизни?

Так случилось, что однажды распустился в саду (а может, и в сердце) у садовницы долгожданный лазоревый цветок и вмиг завладел всеми её помыслами. Куда ни пойдёт, куда ни поедет садовница, только о нём и думает: «Как бы ветер не поломал хрупкий стебель… Как бы солнышко не иссушило нежные лепестки…»