Вероятно, что в таком состоянии он мог бы прожить ещё долго. Лет пять, наверное, если правильно ухаживать… – так размышлял я уже на обратном пути, бесцельно листая в кресле самолёта сборник с рассказами Хемингуэя.

Поздними ночами, выходя на крыльцо и глядя в чёрное небо, сплошь усыпанное звёздами, я пытался понять, что чувствует этот человек. О чём думает. Боится умирать – бабушка рассказывала.

Панически.

Страшно!

Сам видел: берёт женину руку в свою и лежит, пока у той не затекут конечности.

Страшно.

Однажды, рассказывала бабушка, два часа так с ним просидела – не отпускал. «Давай вместе», – говорит. Год назад дед выглядел лучше. Ещё ходил, подолгу задерживаясь на одном месте, не в силах переставить скованные тремором ноги. Даже шутил:

– Загадка, – глухим голосом вздохнул он, однажды появившись в дверях залы.

Мы тогда гостили в их доме. Обернулись втроём и не сразу поняли, что дедушка что-то сказал. Смотрели на него с улыбками: стоит, смотрит в нашем направлении сквозь стены комнаты, едва заметно улыбаясь – только по морщинкам в уголках глаз и понять, что дед чем-то доволен.

– Что, дедушка? Что ты сказал?

Молчит.

– Дедушка, – обратился я громче, – что?

– Луна, балкон. Она и он. И соловей поёт. Кого недостаёт? – лукаво, повернув голову в мою сторону, выстрелил старик, глядя прямо в глаза.

– А! – воскликнула бабушка, – это загадка! Дедушка вам загадку загадал. Да, Коль? – это она уже к нему.

Дед, натягивая на сухие губы улыбку, кивнул головой в знак согласия. Да так и остался стоять в ожидании, медля тушевать на своём лице проявленные эмоции. Бабушка повторила для нас загадку, дважды уточнив у мужа слова и рифму какой-то отдельной строки. Через несколько минут мы сдались.

– Кого недостаёт, дедушка?

– Загадка! – выдохнул тот и снова застыл, на этот раз ещё выразительнее прорисовав улыбку, особенно выделив её контуры.

Ещё какое-то время мы нарочито громко обсуждали и строили догадки, повторяли текст, однако больше – для хитрости, дабы разжалобить старика и получить ответ: стало действительно любопытно.

И я, и она понимали, что простой работой ума здесь не справиться, что отгадка – она за пределами возможностей нашего поколения, ибо та пропасть, которая некогда образовалась между стариками и внуками, поглотила не только ответы на важные для людей их возраста вопросы, но и необходимость ставить их перед собой сегодня.

– Дедушка, не знаем! Скажи, кого недостаёт? – с наигранной досадой в голосе попросила жена.

– Со-ловь-и-хи, – растянул с безобидной укоризной дед и беззвучно засмеялся.

Наши старики ещё читают на память «Бородино» Лермонтова, мы – нет. Наши ценности обращаются в сфере личных интересов в пику надличностным ценностям наших прародителей. Мы – другие.

– Все по парам, а соловей – один, тут же объяснила бабушка и тоже засмеялась тому, что молодёжь не понимает таких простых вещей.

Смеялись и мы. А наши дети, в свою очередь, посмеются с нами.

Жена достала из сумки шоколад и ласково, с заботой, преподнесла его старику. Тот взял плитку в свои дрожащие руки и, внимательно рассматривая гостинец, тихо произнёс, не поднимая головы, видимо, очень довольный сюрпризом:

– Это мне за соловьиху…

Так постоял немного, а затем с трудом повернулся от дверей и, часто шаркая непослушными ногами, ушёл к себе в комнату.

Наши дети тоже будут другими.

Ещё какое-то время перед сном я укладывал в своей голове этот эпизод, затем пожелал жене спокойной ночи и вышел на крыльцо. Уселся на верхнюю ступень и, прикурив от спички, отправил взгляд в небо, потерявшись среди бесконечных созвездий.

«Бывает, что днями ничего не ест», – вспоминал я жалобы своей бабушки на мужа. – «Как-то с Леной вывезли его на крыльцо. В кресле, конечно. Он посидел немного и вижу – плохо ему, в комнату просится. Отвезли обратно. Окно открываю только когда спит – иначе очень беспокоится, боится чего-то». И в другой раз: «Даня, ему страшно!».