«Ну конечно, она знает», – подумал я. Должна знать. Циркулярная пила была изобретена женщиной. Можно положиться на нее в таких вопросах, и было непростительно в данной ситуации обойти ее. Но меня с крючка не спустят. Я был сам себе злейшим врагом, но я рабочая лошадка, а потому дал первый ответ по частям, так, как меня учили.

– Она была изобретена Шейкер, – сказал я.

– Боже правый, – вскричал Дизи.

– Женщиной.

– И он выходит вперед.

Глаза моей соперницы теперь блистали чувствами. Она кивала мне, улыбалась, подбадривала. Но к чему это приведет, когда шоу закончится? Она понятия не имела, как я хотел проиграть.

Что понял Дизи, я не знаю. Он хлопнул себя по голове. «Н-но!» – крикнул он.

Все мои мысли были теперь только о Кловер. Что происходило за тем пушистым микрофоном? Я не мог разобрать.

Дизи был мной озадачен, без сомнения. «Все выше и выше!» – кричал он.

Он задал вопрос о копировальной бумаге. Я взглянул на Кловер, и мне показалось, что она кивнула. Копировальная бумага была создана, чтобы помочь слепым людям писать.

– Он выходит вперед.

Но я не хотел быть победителем.

– Что так мрачен, гений?

Когда шоу закончилось, я получил фальшивый чек, а Кловер – настоящий и попросилась в туалет.

До меня медленно дошло, что я не смогу пригласить ее в кино сегодня. Она оставила ключ в двери туалета и сбежала вниз по лестнице на улицу. Затем меня, конечно, позвали угоститься сэндвичами в «Виндзоре» с мистером Дизи, который в странном припадке однажды поцеловал меня в рот.

Мы оба были подавлены. Мистер Дизи удержался от обычных докладов, но я предположил, что «Кока-Кола» прекратила клевать и «сорвалась с крючка вместе с наживкой». Даже когда он признался, что его старший сын прошел предварительный отбор в кандидаты на парламентских выборах, он оставался жалок.

Я набросился на второй сэндвич с яйцом за день и вновь сел в людный поезд в 4:58 вечера, прибыв в Марш в так называемый «Валкий час».

Валкий час начинался ровно в шесть вечера – после в пабах нельзя продать ни бокала пива. Парламент полагал, что этот закон вынудит пьяниц вернуться домой к обеду в лоно семьи. Случайным последствием стало «лакание в шесть часов», когда все пенные бокалы, заказанные еще до запретного мгновения, выстраивались в ряд и выпивались один за другим в так называемый срок благодати. Грех не должен над вами господствовать, ибо вы не под законом, а под благодатью[32].

Когда «срок благодати» заканчивался, начинался Валкий час. Как мне мог объяснить Беннетт Эш: «Я не успел этого сделать, сэр, отец пришел после Валкого часа».

В Валкий час я ехал на велосипеде по темным улицам домой. Палая листва лежала в кучах и горела, и под накрапывавшим дождем возникали печальные запахи влажной угольной пыли, и пепла, и плесени. Грозные фары жгли мне спину, и я горбился в мороси. Пересек мост над рекой Уерриби, проехал мимо холодного бесцветного бассейна, все еще размышляя над страницами «Океании».

Исключая некоторые гравюры и почтовую марку, на которой изображен Джимми-Фунт[33], я никогда не видел аборигена. Все они были далеко, в пыльной истории или в жарких землях – бросали камни в проезжающие мимо машины. Но если они когда-то жили вдоль ручья Короройт, то возле Уерриби тоже, прямо здесь, за раздевалками этого пустого хлорированного бассейна. Там, где я сейчас ехал на велосипеде, они бродили в пору, когда Иисус висел на кресте.

Возле отдаленной парикмахерской Эрика Редропа я ускользнул от бампера летящего грузовика, затем незаконно проехал по пешеходной дорожке до лавки Саймона, где уличный фонарь освещал одинокого мальчика, как мне вообразилось, прятавшегося под крышей веранды мясницкой лавки. Еще одна жертва Валкого часа?