А душой и локомотивом студии являлся Сергей Львович Штейн. О нем мы еще расскажем обстоятельнее. Пока что лишь отметим, что в становлении личности Василия Ланового этот человек сыграл едва ли не решающую роль. Штейн как никто другой умел создать особую ауру. Он увлекал ребят собственным интеллектом и одержимостью театром, приходил в аудиторию, снимал пиджак, вешал его на спинку стула и садился за пианино. Лилась музыка Моцарта, Бетховена, Шопена, Чайковского. Кроме режиссерской профессии он в свое время получил еще и хорошее музыкальное образование, сам сочинял музыку к некоторым пьесам. Песня, написанная им к спектаклю «Овод», стала гимном студии. Сергей Львович учил своих юных воспитанников творить, фантазировать, воспитывал у них нетерпимость к штампу, к равнодушию как в искусстве, так и в жизни.

Студийцы больше всего любили репетировать. Конечный результат не сильно их обременял. Им нравилась атмосфера поиска, в который их вовлекали педагоги. Очень скоро все так сдружились, что уже не мыслили себе существования друг без друга, без студии. Мальчишки и девчонки читали стихи или отрывки из литературных произведений. Они спрашивали друг друга, где находится город, в котором происходит действие «Ревизора», как звали отца Гамлета, какую кличку носила лошадь Дон-Кихота, как пострижены деревья и кусты в парке Версаля.

Здесь особенно хороша была Лидия Михайловна Сатель. Она вела занятия по художественному чтению и старалась привить своим питомцам любовь к большой литературе. Под ее влиянием ребята погружались в некое силовое поле высокой культуры. Лидия Михайловна ориентировала учеников на классику, на самую высокую литературу. Например, первым произведением, с которого начались сценические занятия, была «Война и мир» Л. Н. Толстого. Давая каждому из студийцев по отрывку из романа, она помогала им докапываться до глубин толстовской мысли, до истинной красоты художественного слова.

Пройдут годы, и Василий Семенович, вспоминая Лидию Михайловну, признается:

«И с тех пор я хожу по «Войне и миру» как по большому дому, где много комнат, но мне они все известны».

Кстати, однажды Сатель подготовила целую программу художественного слова под названием «Наташа Ростова».

Василий Лановой читал в ней описание первого выезда героини на бал:

«Наташа с утра этого дня не имела минуты свободы и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей. В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах, – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла все то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале, и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале».

В другой программе он исполнял отрывок из «Тараса Бульбы» Н. В. Гоголя:

«И погиб козак, пропал для всего козацкого рыцарства. Не видать ему больше ни Запорожья, ни отцовских хуторов своих, ни церкви Божией».

Лидия Михайловна часто и много рассказывала студийцам о Гоголе, Толстом, Пушкине и других писателях, об их творчестве, жизни, произведениях. Она водила учеников по Москве, знакомила их со столичными достопримечательностями, связанными с гениями русской литературы. Так постепенно, ненавязчиво Сатель открывала перед ребятами целые пласты великой культуры, существенно расширяла для них школьную программу, пробуждала любовь к художественному слову. Конечно же, такие уроки для Василия Ланового не могли пройти бесследно.