– Тогда мне удобнее по-эстонски.

Когда минут через пятнадцать Виктор вернулся в комнату с маленьким декоративным подносом в руках, на котором стояли две чашечки дымящегося кофе и вазочка с печеньем, Альбина с ожесточением рвала на кусочки и комкала только что исписанные ею листы бумаги.

– Что ты делаешь? – удивился Виктор, наклоняя поднос так, что чашки угрожающе заскользили к краю.

– Я не буду писать заявления.

– Почему?

– Я должна упоминать в нем о Володе Соломине?

– А как же иначе?

– Пойми, Виктор – он жертва. Он больной, а не преступник. Его надо спасать. По моему заявлению, он будет первым обвиняемым, а я не хочу никого обвинять. Я хочу знать источник проказы, чтобы бороться с ней, а не с больными людьми.

– Будет он первым или десятым – трудно сказать, но без допроса твоего ученика тут вряд ли можно обойтись.

Виктор поставил поднос на стол, снял с него чашки, вазочку.

Альбина поднесла свою чашку к губам, вдохнула аромат кофе, сделала маленький глоток.

– Превосходно сварено.

– Спасибо.

– И все же Виктор, попробуй разобраться с этим делом неофициально, поделикатней. Можно так?

Виктор Демиденко вторую неделю сидел с радикулитом на больничном. На ногах держался только благодаря ношению радикулитного пояса. Ветеран сыскного дела имел полное право на отдых от всех официальных и неофициальных расследований. Но по-человечески он понимал соседку и поэтому, поколебавшись пару минут и не найдя другого приемлемого в данной ситуации решения, согласился.

Когда Альбина, допив кофе и поблагодарив хозяина за прием, ушла к себе, Виктор принялся размышлять. Вряд ли источником эстонофобии у подростка могли быть какие-либо слова или поступки самой Альбины. Она работала преподавателем эстонского языка около двадцати лет. Виктор сам учился у нее на курсах. Она одна из тех учителей, которые могут самый скучный предмет сделать ярким, привлекательным, запоминающимся. Ученики для нее, не безграмотные оболтусы, а жаждущие знаний творческие личности, по-своему интересные, раскрывающие себя в процессе познания… Люди сплачивались вокруг нее, заражались ее любовью к эстонскому языку. Альбина была преподаватель от Бога. Да и обстановка в школе, по словам Альбины, несмотря на происки политиков, не могла способствовать зарождению эстонофобии.

Значит, искать надо с другого конца. Еще неделю назад Володя Соломин был нормальным парнем без всяких националистических завертов. Должно быть какое-то сильное эмоциональное потрясение, чтобы в считанные дни столь радикально измениться. Что произошло? Паренек сейчас дома. Живет в двадцать третьей квартире. Виктор подошел к сейфу, достал список членов квартирного товарищества. В двадцать третьей квартире проживал Сергей Юрьевич Соломин. Виктор был поверхностно знаком с ним, но ничего определенного о его прошлом, настоящем, о политических взгляда и т. п. не знал. Вероятно, сейчас Соломин-старший на работе – иначе сын не стал бы столь агрессивно разговаривать с учительницей по домофону. Сейчас пять часов вечера. Отец паренька с минуту на минуту может вернуться с работы домой. Что ж, тогда самое время…

Володя Соломин был дома один.

– Вы насчет разбитого окна? – открывая дверь полицейскому, поинтересовался он несколько вызывающим тоном.

– Какого окна? – удивился Виктор. – У меня личное дело к твоему отцу. Сергей Юрьевич дома?

– Еще не пришел.

– Ну, если не возражаешь, я подожду его в вашей квартире. Поговорим. Может, ты чем-нибудь поможешь.

– А что у Вас за дело? – все еще настороженно, не до конца доверяя благодушному тону полицейского, осведомился подросток.