– Ты меня восхищаешь, Мудрейшая! – я подхватил ее на руки и рассмеялся, так что задрожала моя грудь. – Остается молиться богам, чтобы никто не нарушил наше уединение! Молиться прежде всего тебе!

С каждым шагом, приближавшим нас к Чашам, я все яснее слышал их пение. Розовый мрамор, из которого они были созданы, издавал приятные звуки, сплетавшиеся в особую мелодию, похожую на журчание воды, тонкий голос камня и нежное пение флейты. Наверное, причиной тому был источник, поток которого перетекал из одной чаши в другую, и звук его резонировал между мраморных стенок особой формы.

Вместе с Афиной я опустился в траву. В самом деле здесь она была особо мягкой, душистой. Ее зеленый ковер украшали маленькие бело-розовые цветы.

– Я сожалею, что прежде мы так и не смогли сблизиться, – произнес я, гладя ее руки. – А с другой стороны, я рад, что не смогли.

– Рад почему? – Арета прикрыла глаза, слушая музыку любовных Чаш и блаженствуя от моих прикосновений.

– Потому, что делаем это сейчас, и все самое свежее, самое приятное и сильное для нас двоих не в прошлом, а в настоящем и впереди, – пояснил я, целуя ее голое плечо.

– Мне нравится течение твоих мыслей. Очень нравится. Они похожи на не пение этих Чаш, – ответила Афина, не открывая глаз и позволяя, освобождать тело от одежды. – Даже похоть от тебя, Астерий, мне приятна. Она не такая, как у других. Твой эрос чист, как вода в святом источнике, – она положила ладонь на мою шею, притягивая меня ближе и прошептала: – Хочу тебя. И хочу, чтобы ты не спешил. Правда, это сложно совместить?

– Да. Боюсь, что во мне победит первое, – ответил я, освобождая ее грудь от тонкого шелка.

– Расскажи, как ты хотел меня раньше? Очень хотел при Одиссее? – дочь Зевса приподняла мой подбородок.

Я молчал, глядя в ее небесные глаза. Мне хотелось смеяться. От радости, которой было так много, что она не помещалась во мне.

– Я все знаю, Астерий. Знаю, что я была в твоих снах, и что ты там делал со мной, – она поцеловала меня в губы, и когда отпустила, я смог освободить Воительницу от остатков одежды. Сейчас Афина была передо мной такой, как недавно в бассейне с Небесной Охотницей, с той лишь разницей, что рядом не было строгой Артемиды, наши тела омывала не теплая вода, но воздух и пение Чаш Любви.

Мои губы ущипнули ее сосок, ладонь коснулась ее живота. Коснулась нежно так, как к нашим телам прикасалась мягкая трава под нами. Я почувствовал, что грудь богини часто вздрагивает, приподнял голову, и Афина, встретившись со мной взглядом, пояснила:

– Мне хочется смеяться! Просто приятно и радостно.

Я не стал говорить, что точно такое же чувство испытывал я сам. Поглаживая живот дочери Зевса, моя рука опустилась между ее бедер. Палец продолжил путь между влажных губок, медленно, едва касательно, дразня так, что Воительница не выдержала и прошептала:

– Астерий, бессовестный истязатель… Наверное, не надо так медленно! – ее ладонь нашла моего воина, сжала его, разжигая в моем теле и еще больше нестерпимого пламени.

Я смог сдержаться еще: ласкал ее щелочку, заставляя Афину выгибаться и трепетать, пока богиня не притянула меня к себе. Я возлег. От нетерпения мы оба дрожали точно от холода, хотя нам двоим было столь жарко, что казалось сейчас превратимся в пламя. Мой воин не сразу нашел ее мокрую пещерку, но, когда нашел, Афина вскрикнула и вцепилась в меня.

Я погружался в нее сильными толчками, словно наказывая за все то приятное мучение, которое она доставила мне сегодня, в последние дни и тысячи лет назад.

Очень быстро лоно богини стало горячим и запульсировало от первого оргазма. Воительница выгнулась, ударяя меня пятками по ягодицам, шепча бессвязные слова, похожие на огненные заклинания. Я же был еще полон сил. Еще и еще входил в нее. Взорвался вулканом, когда Арета снова была близка к тому, чтобы затрепетать подо мной от божественного наслаждения.