- И тогда, очень даже может быть, опустишь свой род с графского до виконтов или вовсе баронов, - перестав смеяться сказала она. – Ты должен думать не только о себе, но хотя бы еще о своей маме и будущем благополучии рода.

- Саш, давай, я побегу уже – надо попасть к обеду к отцу на службу, - Рамил на прощание, хлопнул меня по плечу и, отходя, признал: - Не думал, что ты такой! Слава Перуну, красиво ты его уделал! Теперь Елецкий – гора школы!

- Ну, ну, давай только поскромнее с определениями, - рассмеялся я.

А Рамил, приближаясь к пролому в заборе, громко крикнул:

- Елецкий – гора школы! Слава графу Елецкому!

Смелый поступок с его стороны. Очень смелый. Граф Сухров и те, что стояли возле него, аж вздрогнули и повернулись к Рамилу, который пролез в пролом и исчез по ту сторону забора.

- Слава графу Елецкому! – повторила княгиня. Рассмеявшись, ткнула меня пальцем в бок: - Какой же ты интересный стал, Сашенька, - потом добавила, когда я поднял сумки с учебниками: - Возле школы меня ждет эрмик, - Могу вас подвезти, в пределах Елисеевского района, молодожены как-никак, - последние слова она произнесла с явной насмешкой.

Эрмиками мы называли эрмимобили – колесные машины, использующие в качестве источника энергии эрминговые потоки, по сути устройства наполовину механические, наполовину магические.

Прежде чем ответить, я заметил, как госпожа Синицына покачала головой. Она явно не хотела ехать с Ковалевской.

- Нет, Оль, спасибо, мы прогуляемся немного пешком. Следующий раз буду рад такому предложению, - ответил я.

Выбравшись с пустыря, мы возвращались к школе. Сухров со своими шестерками шли позади нас шагах в двухстах, и чувствовалось неприятное напряжение.

- Саш, я хочу сказать кое-что важное… - Айлин, искоса глянула на княгиню и замедлила шаг.

- Ну так, говори, - отозвался я, доставая из кармана пачку сигарет.

- Может я мешаю? Могу отойти, - Ковалевская поправила разорванное платье, постоянно съезжавшее с плеча.

- Нет, я хочу сказать это при вас, ваше сиятельство, - отозвалась Синицына в этот раз зачем-то подчеркнув дворянское происхождение Ольги, хотя обычно в классе мы общались на «ты», не делая акцента на чей-либо титул. – Саш, я понимаю, что никогда не стану твоей женой. Твоя мама этого ни за что не допустит, и сама я не захочу создавать тебе такие проблемы. Но я хочу, чтобы ты стал моим первым мужчиной. Хочу, чтобы именно ты… Сегодня… - она остановилась, держа меня за руку и глядя в глаза.

- Ну вы даете! Айлин, ты что сейчас такое говоришь? Зачем это потребовалось именно при мне?! – возмутилась Ковалевская. – Хорошо, что ты понимаешь, что не можешь быть Саше парой, но не нужно выставлять ваши отношения напоказ перед всеми.

- Прости, я не хотела тебя обидеть, - ответила Синицына.

- Да ты меня не обидела. Мне-то что? Молодожены, черт вас! – княгиню явно проняли слова Айлин.

А я стоял, наблюдая с тревогой за приближением хромающего Сухрова и его приятелей, и не знал, что ответить Айлин, да и Ковалевской. Какие слова произнести в этой неловкой ситуации?

- В общем, вы тут сам, без меня, - решила Ольга. Задержав на мне взгляд синих, рассерженных глаз, напомнила: - С тебя, Елецкий, платье. Я не шучу. Будешь выбирать его только в моем присутствии. Можно в это воскресенье. Как надумаешь - скинь сообщение на мой терминал. Иначе я рассержусь.

Вот это поворот. Два поворота с переворотом. Я даже забыл прикурить.

Мы с Айлин стояли в молчании. Я то смотрел вслед Ольге, быстро уходившей в сторону школы, то на госпожу Синицыну, и думал: действительно, зачем она так при Ковалевской? Айлин на самом деле желает того, что произнесла? Или хотела показать княгине, что у нас с ней теперь гораздо более чем просто дружба? Эх, странные женские штучки – в них всегда эмоций гораздо больше, чем логики. А Ковалевская, она… Она на самом деле приревновала? При ее высокомерии по отношению ко мне, никогда прежде я даже не думал о встрече с ней в выходной, а тут сама напрашивается. Конечно, платье – это лишь повод. Ничто не мешало ей заказать новое в летающем магазине – уже бы доставили прямо к ее ножкам.