– Андрей Васильевич, не подскажите, пожалуйста какой сегодня год? – Обратился Кондрашёв к городовому.

– Тоже не можете вспомнить? Год нынче, тысяча девятьсот одиннадцатый от рождества Христова. Видать вам всё-таки сильно приложили по голове, если уж год запамятовали. Ну, вот мы и приехали. Степаныч, подай к моей конторе поближе.

Коляска въехала во двор, и остановилась у кирпичного здания из красного кирпича. Городовой выбрался со своего места, следом ловко последовал Серёга, не спешивший расстаться с пледом. Они вошли через сводчатую дверь, с маленьким зарешеченным окошком, и оказались в небольшом помещении с деревянными лавками вдоль стен. Андрей Васильевич, покопавшись в своих карманах, достал ключ и отпер ещё одну дверь. В довольно просторной комнате стоял широкий деревянный стол, несколько тяжёлых стульев, вдоль стены огромных размеров диван, обтянутый потрескавшейся от старости коричневой кожей. Первое что бросилось в глаза Кондрашёву, был портрет государя императора Николая второго, виденного Серёгой много раз. В правом верхнем углу висела икона, её он не узнал. Городовой, войдя быстро перекрестился на неё, и пройдя к вешалке с облегчением снял портупею с шашкой, и повесил её на витой крючок. Серёга, решивший действовать по обстоятельствам, тоже перекрестился и выжидательно посмотрел на городового.

– Совсем эта жара измотала. И за что ты господи послал нам это испытание? – Спросил он, скорее для порядка, ответ он явно не ожидал услышать. – А я смотрю вы православный? Так почто крестик не носите? Или тот лихоимец успел всё-таки его с вас сорвать?

– Нет, не было у меня крестика. – Тихо сказал, закутанный в накидку, спутник.

– Нехорошо без креста. Нехорошо. Давайте посмотрим, что ни будь вам из одёжки. И чайку попьём. – Миролюбиво сказал полицейский, садясь за стол. – А вы не стойте, присаживайтесь. Да вон хоть и на диван.

Дважды Сергея на пришлось просить, и он уселся на заскрипевший диван.

– Пашка! Пашка, подь сюда! – Крикнул городовой в раскрытую дверь.

В комнату вошла женщина средних лет, в подвёрнутом на боках, длинном, цветастом платье. В руках она держала выжатую половую тряпку.

– Ну что ещё?

– Посмотри там в кладовке что ни будь поприличней из одежды, для господина офицера. Видишь, ему одеться надобно. – Распорядился полицейский. – И самовар поставь, чаем напоить надобно человека.

– Опять чаю? – Женщина всплеснула руками. – Мне хоромы ваши домыть надо, а вы снова с этим чаем ко мне пристаёте. Поди, утренний ещё не простыл, пейте его.

– Ты это прекрати со мной препираться, иди ставь. Да завари свежего. Опосля домоешь. – Цыкнул на неё Андрей Васильевич.

Женщина, кивнув растрёпанной головой, повернулась, и шлёпая босыми ногами, вышла из комнаты.

– Совсем от рук отбилась, вечно всё перечит, что не попроси. Дождется у меня, прогоню. Пойдет опять на мануфактуру. – Говорил городовой, доставая из ящичка, колотый сахар на блюдечке, и бумажный пакет. – Вот вам и бублики, утрешние, ещё свежие. А вы не вспомнили, кто вы, и где проживаете?

– Нет, – вздохнул притворно Сергёй, понимая что самое лучшее в его положении будет ссылаться на полную потерю памяти.

– Вы вспоминайте, вспоминайте. А то придётся отвести вас в околоток, там вся ко разберутся, а это огласка. А она вам что? А она вам не нужна. Я, уверяю вас, буду нем как рыба.

– Скажите пожалуйста, Андрей Васильевич, а куда увели того паренька?

– Это купчинского-то? С кирпичного завода? Знамо куда в околоток. Скорее всего, это он вас ограбил и по голове дал. Подержат там его, пока он подельников своих не выдаст. А там, поди и одежда ваша найдётся. – Успокоил хозяин помещения своего гостя.