Телефон нашелся рядом с осветительным щитом, в небольшой нише, как специально замаскированный. Вспомнила – когда разбиралась со схемой освещения коридора, подсвечивала себе фонариком, я и увидела его. Позже, включив свет, и не взглянула больше. А оказался он в глубокой тени. Поэтому и пришлось искать его по закоулкам. Неквалифицированно. Да не робот же я, в самом деле, запрограммированный на разведывательно-диверсионную деятельность. Человек, только что перенесший психическую встряску. Шок, можно сказать.

Успокаиваясь таким образом, я пристроила голосовой модулятор к микрофону, набрала номер, выболтанный мне охранником, и, пока шли гудки, поговорила сама с собой, забавляясь слышимым в трубке мужским голосом, с некоторым запозданием повторяющим диктуемые мною слова.

– Павел Иванович? – спросила беззаботно, почти радостно, после того как он мне ответил, и с удовольствием выслушала произнесенное то же самое мужчиной, но с точь-в-точь моей интонацией.

– Кто это? Представьтесь, пожалуйста, – попросил, даже потребовал Степанов.

– Павел Иванович, только что в электроподстанции вычислительного центра током высокого напряжения было сожжено тело Тамары Викторовны Роминой.

– Кто это? – повторил он, и я поняла, что, пока не отвечу, большего от него не дождаться. Продолжать разговор не имело смысла и задерживаться здесь – тоже.

«Вот пока и все, – вздохнула я с облегчением, пролезая на улицу через ту же самую дыру в ограде. – Теперь поспать бы часа полтора».

Оказавшись на тротуаре, я поспешила прочь и, чтобы окончательно успокоиться, тешила себя несбыточными мечтами об отдыхе – в деталях представляла, что бы сделала, очутившись дома. Отвлечься удалось, но ненадолго. Незаметно для себя я скоро вернулась мыслями к реальности, и в голове сами собой закрутились варианты возможных последствий моих действий и захватили меня своей многоплановостью. А уже в трамвае, в который я села, чтобы проехать несколько остановок и выйти у двора, где дожидалась меня «Нива», на ум пришла общая оценка всего приключившегося только что.

«Как мрачно, боже!» – воскликнула я про себя и не смогла удержаться от короткого, нервного смешка.

Парень в вязаной шапочке и новой дерматиновой куртке, стоявшей колом, покосился на меня и расплылся в улыбке. Я отвернулась.

Темно-красная «девятка» остановилась перед натянутым поперек открытых ворот тросом. Раздался резкий, режущий ухо сигнал, заставивший охранников в караулке поднять головы, оторваться от шахматной партии.

– Кто? – возмутился один, в тельняшке под полурасстегнутой камуфлированной курткой, привставая с места, чтобы глянуть в большое окно, выходящее на территорию. – И в субботу покоя нет! Вовка, глянь, я не вижу толком, вплотную стоят.

Вовка, в такой же куртке, но напяленной внатяг на толстый, домашней вязки свитер, зевнул, потянулся, раскинув руки, и нехотя поднялся тоже, шагнул к двери.

– Это те, Стас, о которых мы с тобой говорили. Ну, у которых пропуск в журнал не вписан, – сообщил добродушно, выставив ногу в открытую дверь. – Скандалить будешь?

– Надо бы, – Стас почесал в затылке, с сожалением поглядывая на шахматы. – Давай, начинай ты, а я поддержу, если лаяться станут. Только сюда их тащить не вздумай.

– Была охота! – проворчал Вовка и пошел ругаться.

– А-а, черт! – Скопцов убрал руки с руля и опустил окно, высунулся навстречу приближающемуся охраннику. – Чего, командир?

Ивлев, жалея о том, что не сел на заднее сиденье, отвернулся, пряча от Вовки лицо, и встретился взглядом со Стасом, таращившимся на него из окна караулки.

– Ничего! – отрезал Вовка, слегка задетый фамильярностью Скопцова. – Вам кто пропуск выписывал? – и, выслушав ответ, возмутился: – А почему пропуск в нашем журнале не зарегистрировали? Почему порядок нарушаете?