С внуком Петей. 2005

П.: Ну а я в Америке был только на Бродвее, вернее не был, а шагал по Бродвею с контрабасом. Только теперь я понимаю, какое мне оказали доверие, когда благодаря деду с этой пьесой я впервые выступил как солист. Сейчас я уже знаю, сколько таких «начинающих» дед поддержал и как он им помог. Он обладал исключительнейшей интуицией. Она и подсказывала верное решение.

М.: Я всегда восхищалась его умением разрулить любую, даже безвыходную ситуацию. Вот вроде бы сошлись в конфликте два совершенно противоположных мнения – а он, не повышая голоса и не прибегая к крайностям, находил такой выход, который устраивал бы всех! И ведь спорщики без тени обиды оставались довольны исходом дела. Это, конечно, – талант.

П.: Талант, мудрость и доброта.

И еще – он всегда просыпался в девять утра, до часу дня работал, потом спал минут двадцать и вставал без будильника, полный бодрости и сил. Наверное, у него были какие-то внутренние часы, которые помогали поддерживать заданный ритм. Ему почти всегда удавалось не нарушать свой четкий график и успевать необычайно много. А я мечтаю этот ген организованности нащупать в себе.

М.: Помню день, когда я узнала о своем зачислении в Театральную академию. Прямо с Моховой я позвонила с этим известием на дачу в Осиновую Рощу и сообщила: всем новым курсом приедем отмечать поступление! Мама с бабушкой бросились срочно готовить гору еды, накрывать столы. Нас, подъехавших к дому, уже ждал на фасаде полутораметровый плакат с дедушкиным приветствием, написанным маркером: «Поздравля-бля-бля-бля!» – любимое, из Вини-Пуха. Ниже была приписана еще и музыкальная строчка, что-то вроде трубных позывных. Это поздравление до сих пор висит у меня в комнате.

Впервые мы по-настоящему сблизились с Андреем, когда однажды вместе поехали в Финляндию: он – с Наташей, а я – со своею покойной женой Риммой. Бог знает уже, когда это было. Тогда только начинались времена поездок советских граждан за границу. Я до этого знал его песни, музыку к фильмам, да и внешне он был для меня узнаваем, поскольку наши Союзы – писателей и композиторов – все-таки очень близки. Ну, а в поезде началось наше знакомство.

Тут я должен сделать маленькое отступление, чтобы сказать о своем отношении к музыке. Из всех искусств именно она для меня – на первом месте. Это высшее искусство и по выразительности, и по недоступности, и по своей бессловесности, что ли. Бессловесность состоит для меня в том, что я не могу облечь музыку в слово, потому что никакими словами с ней просто не справиться. Живопись еще можно соотнести со словом и все остальное можно, а музыка – вне этого. И поэтому люди, которые пишут музыку, для меня – творцы высшего порядка. Вот и Андрей Петров был для меня магом и волшебником.

Д. Гранин, А. Петров, Н. Петрова, Э. Рязанов. Встреча в Санкт-Петербургском Гуманитарном университете профсоюзов, 1999

Но маг и волшебник – это само собой. А в той поездке стал я с интересом узнавать его и как человека. И человека тоже с какой-то своей неожиданностью. Вот, к примеру, его заикание. Я до этого очень иронично относился к заиканию Сергея Михалкова, наблюдая в общении с ним, как тот эксплуатирует эту особенность своей речи, как кокетничает и использует ее довольно бесцеремонно. У Андрея это выглядело совершенно иначе. Хотя отчасти заикание вроде бы и мешало ему, но в то же время, как ни странно, оно и способствовало контакту. Потому что когда он начинал затрудняться, спотыкаясь на каком-то труднопроизносимом для него слове, у меня лично появлялось ощущение соучастия в разговоре. Я уже был не просто слушатель, а если вникнуть в это слово – собеседник. Это было со-беседование. И мне нравилось его легкое спотыкание. Это было прелестно. Дело было даже не в словах, которыми мы обменивались, а в интонациях и в той интеллигентности, которая была неотъемлемым его качеством.