Анна даже не осознавая, достала булку еще теплого домашнего хлеба, подбежала к колонне. Ее пытались остановить солдаты, но она только сказала охраннику два слова и он молча отошел в сторону. Анна крикнула:

– Доктор! Спасибо за сына! Возьмите хлеб!

И бросила хлеб прямо в руки немцу. Она не знала, голоден доктор или сыт. Она знала, что сейчас вправе отблагодарить его по-человечески за спасение своего единственного ребенка. Немец подхватил буханку, прижал ее к груди, слезы брызнули из его глаз. Он склонил голову, его рыжие волосы стали седыми, и их так мало оставалось на его маленькой, вытянутой как яйцо головке.

Посмотрел на нее внимательно, как бы прощаясь, опустил голову и пошел дальше. Ведь он тоже узнал ее. Он не мог ей сказать, не было физической возможности в этом грустном шествии, что сын его – Гельмут жив, но зато его любимая Гертруда погибла при бомбежках Берлина американскими союзниками. Тактика американцев – не жалеть никого, и местное население в том числе. Враг есть враг, независимо от пола и возраста… Теперь ребенок живет в доме его соседа. Вернее, у его жены, сам сосед погиб на фронте под Курском, об этом писала Гертруда ему еще в начале войны.

Доктор подумал, все наши действия находят отклик во Вселенной. Все возвращается. Я тогда, давно, спас чужому мальчику жизнь, а теперь моему сыночку спасает жизнь моя соседка, с которой я даже почти не был знаком.

И теперь не было у доктора сильнее желания, чем выйти живым из пекла войны, куда их отправил Гитлер, увидеть своего сыночка и никогда с ним не расставаться. Доктор уже забыл и думать о своих амбициозных планах, когда он заживет на огромных просторах России в своем имении на Волге, и на плантациях у него будут работать сотни русских, которые и пикнуть не посмеют, из страха.

Его самая заветная мечта – найти сына, прижать его к своей груди и никогда больше с ним не разлучаться. Но выживет ли? Попадет ли домой?

И, держа в руках булку хлеба, выпеченную русской женщиной, он подумал, что русские – великий народ, который своей кровью заработал победу. Зря мы, немцы, втянулись в эту войну. Конец ее справедливый и закономерный…

Прошло уже полгода с момента теракта, где были отравлены около тысячи человек, яд был добавлен в столовой металлургического комбината в еду. Да… как девушка выжила… в живых остались буквально три десятка из тысячи, на комбинате была пересменка, одни уходили домой после смены и обедали… Другие перед началом смены также зашли на обед. Обслуживающий персонал тоже питался в этой столовой. Да вот и группа девушек, которые уже буквально заканчивали курсы медицинских сестер и должны были через неделю отправляться на фронт.

Как Антонина себя чувствовала после госпиталя? Желудок был в состоянии таком, что лучше ничего не есть, чем поесть и потом страдать от ужасной боли. Поэтому Тоня совсем уже не была похожа на ту четырнадцатилетнюю девушку, высокую, видную, с румянцем во всю щеку, которая с огромным энтузиазмом пришла из деревни и пыталась получить образование.

Она буквально с первого года жизни в Сталинске была вынуждена сдавать кровь, чтобы покупать одежду, учебники, хлеб, в конце концов. А теперь сама нуждалась во вливании дополнительной порции крови.

Тонечка была бледненькой и худенькой. Светились только глаза ее, взгляд ее серо-голубых глаз был всегда внимательным. Победив смерть, она с новой силой, с еще большим желанием хотела учиться. Она по прежнему работала в цехе телефонной связи. И училась в вечерней школе. Девушка не оставила мечту о поступлении на учебу в институт связи в Москве, и силы тратила только на подготовку к учебе.