А почему же он взялся осматривать малыша? Он вдруг представил, что заболел его единственный выживший ребенок, жена обратилась к доктору, а тот оказался невнимательным или непрофессиональным, и умрет его последняя надежда, его маленький Гельмут. Он даже вздрогнул от такой мысли. И в это время женщина назвала ребенка по имени, успокаивая его, назвала Гельмут. Доктор не ожидал, что это как-то подействует на его дальнейшие действия. Но – подействовало и положительно! Он хотел бы видеть такую картину: он помог незнакомому мальчику, спасает его сейчас, вдруг без него и его ребенку понадобится помощь, и кто-то будет также спасать его мальчика…

Доктор сделал все для малыша, все буквально, что только мог. И с собой дал матери лекарства, и задумался… замер… Он был рядом со своим ребенком, он так хотел его увидеть….

Анна встала и хотела тихонько выйти. Доктор как будто вернулся в эту комнату из своего маленького домика под Берлином, где он рассматривал своего сына. Он остановил жестом женщину, достал из шкафа два пузырька, на которых крупными латинскими буквами были выведены названия витаминов. И добавил к ним несколько маленьких плиточек шоколада.

Сказав «Ауфвидерзеен», доктор открыл дверь и проводил Анну на улицу. Она вышла ошеломленная. Сын вскоре действительно поправился. Об этом случае она не могла рассказать даже односельчанам. Они бы не поверили, а самое худшее, могли предположить, что Анна состоит в каких-то особых отношениях с фашистом. Поэтому она никому не сказала о том, как доктор немецкой комендатуры спас ее сыночка.

Доктора Анна не забыла. Это был случай нетрадиционный, обычно фашисты в таких случаях помогали быстрее выздороветь путем короткого выстрела в голову. А тут еще витамины, таблетки и совсем необычно – шоколадки.

Прошло время. Война заканчивалась. Ее исход был уже предрешен. Русские солдаты были уже почти в Берлине. Через их село Балты проходила колонна военнопленных немцев. Их было много, они шли также длинной вереницей, колонна была метров двести длиной, охраняли ее русские солдаты с собаками и с автоматами. Зрелище само по себе грустное. Но лучше пусть немцы идут охраняемые собаками, чем так шли в начале войны наши солдаты, забинтованные, с палочками. Обессилевших пленных разрешалось пристреливать и был даже в их селе такой случай, когда молодого пленного солдатика, раненого в ногу, охранники решили добить: короткий выстрел, парень упал, колонна прошла. И когда фашисты скрылись из вида, жители села бросились к парню. Он был еще жив. И ведь выходили! Спасли!…Прятали и потом помогли переправить его к партизанам в лес.

И вот колонна пленных фашистов плелась по дороге. Куда их вели, Анна не знает. Они, конечно, уже не были такими бравыми, как тогда, когда расправлялись с безоружными людьми, со стариками, детьми. Когда фотографировались, браво выпрямившись, и ногу поставив на грудь поверженного старика или ребенка. И эти снимки отправляли домой, описывая свои мечты и обещания командования вермахта, что все немцы будут иметь свои имения на территории Советского Союза, а русские будут вечными рабами в их имениях.

Эти времена кончились. Фашисты шли понурые. Анна шла по улице с ребенком и колонна пленных немцев шла ей навстречу. Ей показался знакомым человек, с маленькой головой, с обвисшей кожей на лице. Доктор! Это был точно он! Только его китель, грязный и разорванный, застегивался теперь на все пуговицы. Не было даже воспоминания о животе, круглом как глобус! Китель был разорванный, грязный и болтался на нем, как на вешалке. Он был худой, бледный и еле тащил ноги. Анна несла хлеб своей свекрови, она как раз выпекла несколько булок и половину понесла свекрови, с которой они были дружны, как мать и дочь.