– Да нет у меня других, – не понял тот, что журналистка намекает на его персону. – Мыши есть. Кроты есть. А других пауков нет.

– Как же я теперь? – сам себе принялся причитать Щапов. – Всю жизнь ждал этого момента.

– Ничего страшного, – принялся успокаивать его Петро. – Я тебе зазря, что ли камеру свою подогнал? Она в пять раз дороже стоит, чем твоя почка. Пошли, покажу. Только мешки и цыплят прихватите, – обронил он, выбираясь из машины.

Петро видимо что-то нажал, потому что яма осветилась тусклым светом.

Варвара, выбравшись из машины, осмотрелась. Оказалось, что они на всем ходу влетели не в яму, а в добротную, укрепленную по стенам массивными бревнами, землянку с бетонным перекрытием.

– Вот, смотри, – хвастливо прервал Мошко размышления журналистки, пытавшейся понять, каким образом посреди непролазного леса оказалась бетонная плита.

Он вытащил из багажника массивный рюкзак и извлек из него на свет кожаный футляр, в котором оказалась профессиональная универсальная камера средних размеров.

– Помню, надо было мне через границу сюда один товар перекинуть, – внезапно предался воспоминаниям Петро, – а график у погранцов тогда поменялся. Камера неделю в лесу под дождем провисела, тихонечко все фиксировала и как положено мне на телефон информацию присылала. Я потом все проанализировал и преспокойно, без риска все, что надо перекинул.

– Так вы еще и контрабандист? – не постеснялась спросить Варвара, принимая из его рук камеру.

– Что значит еще? – надул губы Мошко. – Не вижу здесь ничего зазорного. Возле границы живем. Я же не виноват, что у меня в Европе родственники остались. Тем более у меня бизнес там. Лучше бы спасибо сказала. Меня же могут прихватить в любой момент с вами как с этой, так и стой стороны. Назначат организатором незаконной миграции… и все. Присяду крепко и надолго.

– Скажу, когда нас на место доставите. Я, если бы знала, что тут надо оформлять разрешение на нахождение в приграничной зоне, то так бы и сделала, – смягчила тон Варя, быстро оценив качество камеры.

– Это долго и разрешение дают только на туристическую тропу, – стал оправдываться заметно повеселевший Василий, – а вспышка должна быть сегодня или завтра. Мы бы никак не успели.

– Слушай, Василий, – решилась задать своему оператору, мучающий ее вопрос Варвара, – а зачем ты меня сюда притащил? Проводник у тебя есть, камера есть, а я зачем?

– Зачем, зачем, – усмехнулся Мошко. – Чтобы знаменитым стать. Его и так у нас за блаженного считают. Без тебя ему никто не поверит. А тут журналист. Да еще и из Москвы. Лучше бы ребенка Саньке заделал, а не дурью маялся, – презрительно кинул он в лицо сконфузившемуся свояку. – Если ты не вернешься, что я ей скажу.

– Я…я…я, – попытался, что-то ответить Вася, но промолчал.

– Так все-таки пропадают люди? – тут же профессиональной хваткой вцепилась журналистка в Мошко.

– Конечно пропадают… Это же болото. И люди пропадают и животные, – искренне удивился Петро.

– Я имею ввиду, когда случаются вспышки.

– Было и такое, – почесал голову проводник. – На моей памяти было таких два случая. Первым пропал мой один товарищ с той стороны. Причем пропал вместе с вездеходом. Я тогда посчитал, что меня он просто кинул с товаром, но потом оказалось, что нет – домой он не вернулся. Семеро детей оставил после себя… А детей он своих очень любил. В бизнес этот пошел из врачей только ради того, чтобы их прокормить.

– А второй, – нетактично перебила журналистка Петро, слишком углубившегося в воспоминания о пропавшем коллеге.

– Баба Глафира. Она тут все места знала. С детства через кордон ходила. На себе короба с товаром через болота таскала. Ни звери, не трясины ее не пугали. Тогда к ней должны были внуки приехать, вот и решила она им клюквы набрать. Предупреждали ее, а она упрямая была, как танк – вот и поперла. Тогда с утра две вспышки было. Долго ее искали, да так и не нашли. Тогда еще слухи пошли, что ее Жуткий Женик изнасиловал, а затем притопил где-то. Народ собрался и пошел к нему. Били его долго… До тех пор, пока не поверили, что это не он. Я тогда еще малой был.