Советская сторона в ответ на послание Черчилля от 4 августа («Это восстание может быть помощью вашим операциям») встало на точку зрения, что восстание, начатое преждевременно, не имеет для СССР военного значения, более того —составляет источник дополнительных трудностей для Красной армии, привлекая к Варшаве пристальное внимание командования вермахта/265/. Сталин отнесся к восстанию резко отрицательно. Факт провозглашения восстания он оценил как безрассудную авантюру. «Никакое правительство в мире, ни английское, ни американское, не может мириться с тем, чтобы перед фронтом его войск было организовано восстание без ведома этого командования и вопреки его оперативным планам»/193/. И, судя по встрече Миколайчика 3 августа, Сталин сразу определил антисоветскую направленность восстания и его задачу – укрепить позиции польского премьера. Он встретил Миколайчика вопросом: «Вы это специально сделали?»

Миколайчик прилетел в Москву 30 июля в сопровождении С. Грабского, председателя Рады народовой, и Т. Ромера, министра иностранных дел, бывшего посла Польши в СССР. На протокольном визите у Молотова 31 августа он пытался позиционировать себя как лицо, которое «имеет за собой почти все население Польши» и стремится заложить основы дружественного сотрудничества между Польшей и Советским Союзом. Сталину, как главному большевику, он представился как крестьянин и рабочий, который сам себя сделал и собственными усилиями всего достиг. Он чувствовал себя на коне (до Варшавы 10 км!). В дневнике Молотова о беседе с Миколайчиком процитированы его слова: «Польское правительство осуществляет сейчас накопление сил для содействия в решающий момент советским войскам в их борьбе с немцами. План действий поляков разработан польским правительством совместно с генералом Табором (псевдоним Татара —В. П.) …и предложен английскому правительству. Еще в сентябре-октябре прошлого года все вооруженные силы Польши получили приказ о том, чтобы они вели борьбу совместно с советскими вооруженными силами… Это уже осуществляется». Молотов возразил, что у него «есть сведения не совсем такого порядка». Миколайчик ответил уклончиво: «У польского правительства есть план, предусматривающий мобилизацию всех сил на борьбу с немцами». Но умолчал, что дал приказ о восстании в Варшаве и ожидал его начала (планы генерального восстания еще «обдумывают»), и лишь просил о бомбардировке аэродромов около Варшавы. Молотов предложил урегулировать все вопросы с ПКНО. Советская сторона стремилась сделать ПКНО субъектом переговоров и свести процесс создания единого правительства к польско-польским договоренностям. Только после четвертого «повтора» Миколайчик согласился встретиться с представителями КРН-ПКНО/266/. Хотя в тот же день, 31 июля, до приема у Молотова, английский посол уговаривал польского премьера отбросить гонор и для достижения положительных результатов от визита в Москву принять советские требования: убрать из правительства антисоветски и реакционно настроенных министров, согласиться на границы по «линии Керзона», отказаться от утверждений, что Катынь —дело русских, и наконец, достичь рабочей договоренности с ПКНО/192/.

В день первой встречи с Миколайчиком, 3 августа, Сталин (генштаб) уже официально получил донесение английской стороны о восстании в Варшаве. Документ английской миссии поступил 03.08.1944 в 1час10 минут. Перевод был сделан в тот же день (АВП РФ, дело НКО). Неофициально – Молотов признал, что донесение было получено 2 августа по радио из телеграммы агентства «Рейтер». Кроме того, исоветские летчики заметили «странную стрельбу» в городе, и командование фронта начало выяснять, что происходит в Варшаве. О восстании АК английское посольство сообщило и Миколайчику. Причина и направленность восстания сразу была понятна советской стороне. И сразу Сталин высказал Миколайчику сомнение в его успехе: «Я слышал, что польское правительство приказало этим отрядам изгнать немцев из Варшавы. Не могу себе представить, каким образом они это сделают. Они не имеют для этого сил». Миколайчик, судя по его заявлению «Варшава будет свободна со дня на день», не знал, что ситуация под Варшавой изменилась и советские части отступили. Сталин, зная положение на фронте, взывал только к Богу: «Дай Бог, чтобы это было так!»