Но захлебнулось и немецкое наступление. Их потери также были велики. Вскоре Сталин скажет Беруту, председателю КРН, что обе стороны не смогли под Варшавой реализовать свои стратегические планы12/179/.Эта характеристика кочевала по работам до начала нынешнего века. Рокоссовский на вопрос английского корреспондента А. Верта 26 августа 1944 г. «Думали ли Вы 1 августа, что сможете уже через несколько дней овладеть Варшавой?» ответил: «Если бы немцы не бросили в бой этих танков, мы могли бы взять Варшаву, хотя и не лобовой атакой, но шансов никогда не было больше, чем 50 из 100. Не исключена была возможность немецкой контратаки в районе Праги…» «Было ли Варшавское восстание оправданным в этих обстоятельствах?» «Нет, это была грубая ошибка. Повстанцы начали его на свой страх и риск, не проконсультировавшись с нами». «Но ведь была же передача московского радио, призывавшая их к восстанию?» «Ну —это были обычные разговоры»/180/.

Однако в Лондон полетело полученное там 2 августа сообщение: «Делегат правительства на Край (Польшу) и главный комендант Армии крайовой сообщают, что 1 августа в пять часов пополудни отряды Армии крайовой приступили к открытой борьбе за овладение Варшавой».

Итак, информация, полученная из Москвы о создании ПКНО, всколыхнула «польский Лондон» и озаботила У. Черчилля. В Москву поступил запрос британского премьера о возможности приезда в СССР Миколайчика, который, дескать, стремится к объединению всех поляков. Сталин 23 июля ответил согласием, но было бы лучше, чтобы Миколайчик обратился к ПКНО, который относится к нему доброжелательно. Направить Миколайчика в Москву стремился и Рузвельт. В польском правительстве нашли «веский контраргумент», «козырную карту» для своего премьера на предстоящих переговорах. Им будет захват власти в столице до вступления в нее Красной армии. После захвата Варшавы туда должно было немедленно прибыть польское правительство во главе с Миколайчиком, что было выявлено советской разведкой и усилиями разведки Армии людовой/159/. 27 июля Рачинский (польский посол в Лондоне) довел решение Совета министров Польши до сведения британского правительства и представил Идену просьбы Бура-Коморовского. Они сводились к четырем пунктам: 1) прислать на помощь Варшаве парашютную бригаду генерала С. Ф. Сосабовского; 2) бомбить немецкие аэродромы вблизи Варшавы; 3) выслать в распоряжение АК четыре польских дивизиона истребителей; 4) огласить по радио коммюнике о признании за АК прав комбатантов/181/. Иден усомнился в технической выполнимости запрошенного, а 28 июля прямо отказал: Польша— зона операций Красной армии. Англичане не могут предпринимать воздушных операций, если они не скоординированы с русскими. Относительно бригады Сосабовского – у Англии другие планы ее использования13.29 июля генерал Татар обратился с запросом к шефу СОЕ С. Гиббинсу направить в Варшаву союзническую военную миссию. Все это свидетельствовало, что польская сторона не считалась с произошедшим уже разделением между союзниками театров военных действий и не желала понимать, что ключ к Варшаве находится в Москве, а АК не может организовывать собственную войну.

30 июля в Варшаву нелегально прибыл эмиссар от польского Лондона Реттингер с сообщением об отрицательном решении британского правительства и мнением, что «эффект восстания и влияние его на правительства и общественное мнение в лагере союзников будет бурей в стакане воды», но восстание облегчит Миколайчику политическую игру. Не все в лондонском правительстве разделяли точку зрения Миколайчика. Министр национальной обороны М. Кукель считал, что Красная армия не сможет скоро взять Варшаву, и категорически выступал против бессмысленного восстания. О позиции Соснковского, который, как главнокомандующий, единственный имел право издать приказ о восстании в столице, мнения историков разделились. Генерал Андерс в те дни уговаривал Соснковского, который находился в расположении его частей в Италии, открыто выступить против Миколайчика и дать приказ, запрещающий восстание. (По польским законам только главнокомандующий мог дать приказ о восстании. Помните, что писала подпольная пресса в 1941 г.) На что Соснковский вроде бы ответил: «Они меня не послушают, а послушают Миколайчика. Восстание —вопрос политический, а не военный». После войны генерал отрицал свое согласие на восстание. Посылаемые им телеграммы в центр или не пересылали Буру в Варшаву под предлогом, что они противоречат решению правительства, или «редактировали». В издании «Армия крайова в документах», том 4, есть его шифрограмма от 28 июля 1944 г. Буру с положением, что восстание лишено политического смысла и повлечет за собой лишь ненужные человеческие жертвы. Шифрограмму эту перепечатали в сборнике «Варшавское восстание» 2016 г., /182/. Вроде главнокомандующий против восстания, но присылается приписка, последняя фраза в которой —о том, что, если представится возможность, то поднять восстание в крупном городе. После войны Соснковский отказался дать интервью историку Я. К. Заводному и уточнить, каково же все-таки было его мнение в августе 1944 г. Соснковский отговорился состоянием здоровья и тем, что он уже передал все материалы другому автору —Бабинскому. В книге этого автора такая же «ясность», как в издании документов/183/. Шифрограмма Соснковского в Лондоне была задержана президентом Рачкевичем и фальсифицирована. В Варшаву она пришла с протестом против бессмысленного восстания…6 августа. Историк А. Пшемыский, биограф Окулицкого, утверждает, что именно Соснковский был за восстание и направил в Польшу в мае 1944 г. Окулицкого. Пельчинский в 70-е годы сказал, что если бы он знал о намерении Советов не брать Варшаву сразу, то выступил бы против организации восстания/184/. Интересный штрих— все руководители Варшавского восстания начинали свою карьеру как офицеры австро-венгерской армии. Генералы, выступавшие против бессмысленного восстания —начинали свои карьеры в российской царской армии. Единственное исключение – С. Татар, по должности сочинявший очередные сценарии восстания, но он выступал за установление связи с Красной армией.