Я рассматриваю Наташино лицо. У нее прыщики на лбу и волоски над верхней губой.

– Смотри. – Она подносит мне зеркало. – Ну, целоваться мы, наверно, не будем?

Я кладу зеркало на стол, придвигаюсь к ней. Мы целуемся.

Магнитофон щелкает – кончилась кассета. За окном дребезжит трамвай. Я трогаю рукой ее грудь.

– Ты мне нравишься, я уже говорила, – шепчет Наташа. – Но я сегодня не могу.

Что-то шумит в прихожей. Наташа резко отстраняется.

– Что, кто-то должен придти?

– Вообще, еще рано.

– Боишься, что меня увидят?

– Не боюсь. Но нежелательно…

– И что будем делать, если кто-нибудь придет?

– Я тебя спрячу.

Наташа улыбается. Я сую руку под юбку, провожу ладонью по бедрам. Юбка задирается, сбоку на колготках – дырка.

Сидим у окна, курим. На улице темнеет. Наташа говорит:

– Все, пять минут – и ты уходишь. Хорошо?

– Хорошо.

Я обнимаю ее, она увертывается. Я спрашиваю.

– А тебе когда-нибудь звонят всякие придурки? Ну, типа знакомиться?

– Бывает. Раз позвонил какой-то кретин, нарвался на маму. Я его вообще не знаю. Наверно, просто наугад набрал номер. Короче, говорит – а можно вашу дочь к телефону? Она спрашивает – а кто это? И этот придурок знаешь, что говорит? «Я – ее интимный друг». Ладно, ты мне зубы не заговаривай, тебе пора уходить.

– Да, я знаю.

– Что ты знаешь? Через пять минут придет мама.

– Ну и что?

– Ничего. Ты меня уже затрахал.

– Я тебя не трахал.

Она выкидывает бычок в форточку, поднимается, хватает меня за руку.

– Кому сказала? Поднимайся! Я не хочу, чтобы из-за тебя у меня были проблемы.

– Ладно, не бойся. Сейчас уйду.

Я делаю затяжку, выкидываю бычок в форточку.

Пишу доклад в читальном зале национальной библиотеки, бывшей «ленинки». На столе – стопка журналов «Вопросы психологии». За соседним столом всклокоченный дед выписывает что-что в тетрадь из журналов «Новый мир». Верхняя пуговица облезло-голубой рубашки расстегнута. Изнутри на воротнике – темная полоска грязи.

В туалете, у умывальников курят два чувака и дядька в пиджаке.

Прохожу к писсуарам. От испарений мочи щиплет глаза. Я расстегиваю молнию.

Один чувак говорит:

– Сегодня беру в ларьке бутылку «шампуня», шоколадку – и в гости.

– Думаешь, она тебе даст?

– Конечно, даст, никуда не денется.

– Ни фига, это ты понтуешься.

– Не надо ля-ля…

– А кто здесь ля-ля? По-моему – ты.

– Ладно, посмотрим.

– Окей, посмотрим.

Хлопает дверь.

Поворачиваю кран. Вода – только холодная. Дядька в пиджаке что-то пишет в блокноте. Я стряхиваю с рук воду, вытираю их о джинсы.

Захлопываю тетрадь, складываю журналы, несу сдавать.

В очереди передо мной – девушка в черном свитере. Она сдает тоненькую брошюрку, название набрано мелким шрифтом – я не могу прочитать. У нее – тонкие пальцы и коротко постриженные ногти без лака.

Накрашенная библиотекарша с большими сережками отдает ей читательский билет. Я пододвигаю журналы. Девушка отходит.

В дверях она сталкивается со стриженным толстяком, он не уступает дорогу, проходит первым.

Пью кофе в кафетерии универсама. За окном – грязная улица, голые деревья и машины. Идет дождь. Унылые мужики несут красно-белые флаги. Неделю назад по городу расклеили афиши – митинг Народного фронта. У соседней стойки целуются парень и девушка.

Продавщица выставляет десять бутылок пива на прилавок. Я говорю:

– А эту не могли бы заменить? Здесь этикетка порвана…

– Что, боишься – не продашь?

Она забирает бутылку, ставит вместо нее другую.

Камера хранения. Даю кассирше двадцать рублей, она пододвигает две стертых пятнашки, отрывает квитанцию.

– При получении предъявлять.

Иду вдоль ячеек, останавливаюсь у свободной, с открытой дверью. Под батареей спит бомж в темно-синем пальто. Под глазами – синяки, на губе запеклась кровь.