Ставлю тарелки на жирный поднос, несу к окошку.

Тетка в спортивных штанах подходит к кассирше.

– Вы мне не поменяете белорусские деньги на российские? А то еду в Москву…

– Да, пожалуйста. Мне тут с российскими приходили – на белорусские поменять, в продовольственных сейчас все только на наши. Я им тоже поменяла. Мне что, жалко?

Набираю номер Наташи. В соседнем таксофоне мужик говорит в трубку:

– Наверно, эту квартиру будем снимать… Ну, которая на Восточной… – Он затягивается сигаретой, плюет под ноги. – …И та тоже за тридцать, я тебе говорю. Но там и мебель хуевее, и хозяева хуевее – будут приходить, смотреть, чтобы склад не сделали – оружия там или наркотиков.

Гудок, еще один. Наташа берет трубку.

– Алло.

– Алло, привет. Это – Вова с английского. Помнишь?

– Помню. Ты откуда звонишь? Из института?

– Почти что.

– Уже отучился?

– Давно.

– Значит приезжай.

– К тебе?

– А к кому еще?

– Хорошо… Скажи адрес.

– Волгоградская, тридцать два, квартира три. Садишься на «шестерку», едешь до Волгоградской, потом через дорогу, налево, девятиэтажный дом. Первый подъезд, первый этаж.

Звоню в дверь. Открывает Наташа – в черных колготках, мини-юбке и белой блузке. На ногах – черные туфли на каблуке.

– Привет.

– Привет, проходи.

Я стаскиваю кроссовки. Носок на правой ноге – дырявый. Снимаю куртку. Наташа прислонилась к стене, рассматривает меня.

– Все, разделся? Пошли в мою комнату.

Над диваном – картина в позолоченной раме: кусок берега и море. Снизу холст разорван. Я спрашиваю.

– Это что – Айвазовский?

– Ага. Подлинник. – Наташа хохочет.

На полу – ковровая дорожка с розочками. Балкон зарешечен. На веревке – красное полотенце.

– Смотри, что я у родаков затырила. – Наташа открывает шкаф, сует руку внутрь, достает бутылку. – Это папаше дали взятку…

– А где он работает?

– Не скажу.

На белой этикетке бутылки – красные буквы «Merlot», внизу в уголке – «made in France».

– Сейчас принесу бокалы.

Наташа разливает остаток вина, облизывает горлышко. Я беру сигарету из ее пачки «Camel», спрашиваю:

– Ты курить будешь?

– Да, если ты мне прикуришь.

Смотрю в окно. По двору идет дед с авоськой, полной бутылок. Я прикуриваю зажигалкой себе и Наташе, затягиваюсь.

– Вова, а у тебя никогда не было интереса к мужчинам?

– Не-а.

– И никаких связей?

– Нет, а что?

– Так просто… У меня, например, нет отвращения к «голубым». Наоборот, прикольно. Пассивные, активные… – Она улыбается, кладет сигарету на край пепельницы, сморит на меня.

– Ну, мне это как-то…

– Что «как-то»?

– Не знаю… А у тебя были… ну, связи?

Наташа делает глоток из бокала, наклоняет голову.

– С женщинами или с мужчинами?

– Скажем, с мужчинами…

Она берет сигарету, затягивается.

Я спрашиваю:

– А что, «голубые» могут и с женщинами?

– Те, которые бисексуалы, – могут… – Она давит сигарету в пепельнице. – У меня есть знакомый – на пятом курсе немецкого факультета. Паша Федоров. Ты, может, видел его в институте – такой маленький, светленький, с сережкой в ухе.

– Не помню.

– У нас с ним был роман. Я тогда в девятом классе училась. Но роман такой платонический, естественно. Они ездили на практику в Германию, и там был скандал – он соблазнил какого-то старого немца, или немец его… Никто не знает, что там на самом деле было. Короче, дело замяли. Ну а мы с ним скоро расстались. Он сейчас стал крутым бизнесменом – сам из Литвы, а литовцы в Минске скупают металлы и перепродают на Запад. И он этим занимается. Давай, накрашу тебе губы?

– Зачем?

– Просто так.

– Нет, на фига?

– Ну а что тут такого? Боишься?

– Ничего я не боюсь, крась.

Она берет со стола помаду, подсаживается поближе. Снимает колпачок, выдвигает, подносит мне к губам. Помада – ярко-красного цвета, с приторным запахом.