– Не извольте сомневаться, Евгения Станиславовна, – управляющий отвесил еле заметный поклон, направился в людскую.

Вот и получилось всё по-немецки правильно: прибыла доченька.

– Слава тебе, Господи, – барыня на ходу осенила себя крестным знамением, слегка качнула головой в сторону иконы Божьей Матери, что висела в углу спальни, поспешила к выходу.

Прислуга уже тащила в дом чемоданы с вещами дочери, сама Варенька кружила на руках младшего брата Серёжу.

– Будет, будет тебе, Варвара! – Евгения Станиславовна придала голосу строгие нотки. – Не забывай, милая моя, что ты – девица, будущая мать. Помни о своём главном, женском, материнском предназначении. Поставь этого недоросля! Не надорвись!

– Ма-а-а-ма-а-а! – дочь уже повисла на шее матери, целуя её, успевая восклицать:

– Как я рада! Как я рада, что вижу вас всех, нашу деревеньку! Тебя, моя милая-премилая мамочка!

– Ох, и подхалим же ты, Варвара, – незлобиво, больше по привычке, наигранно-строго бранилась, выговаривала дочери мать, ощущая внутри себя привычный прилив нежности к ребёнку: глаза увлажнились, перехватывало дыхание.

– Ты знаешь, – Варенька взяла маму под руку, направились в дом, – у Алексея в гарнизоне ужасные новости, – доверительно заговорила девушка.

– Что так? С Алёшей что-то? – вздрогнула Евгения Станиславовна, напряглась вдруг, почувствовав неладное, остановилась, с волнением ждала продолжения разговора.

– Нет-нет! Что ты! – постаралась успокоить маму дочь. – У него всё хорошо. Просто красные предъявили гарнизону ультиматум: сегодня к вечеру сложить оружие и подчиниться новой власти. В противном случае возьмут его штурмом. Вокруг уже стоят воинские части красноармейцев, я видела даже несколько пушек. Местные жители в отчаянии, не знают что делать, на чью сторону встать. И там, и там – русские люди, христиане.

– Да-а-а, – барыня тяжело вздохнула. – По всем данным, нашему покою тоже приходит конец, – обречёно взмахнула рукой, прошла в дом, крикнула прислуге:

– Подготовьте барышне умыться с дороги!

Имение Авериных стоит на отшибе. Сама деревня Дубовка вытянулась вдоль небольшой, мелкой и узкой речушки Пескарихи, огородами почти примыкая к её берегу. Барское подворье вместе с пристройками, помещением для прислуги находилось у искусственного пруда с широкой земляной дамбой, что отгородила пруд от речки, почти полностью окружив водоём. Молодые дубки вновь заложенного парка только-только входили в силу, сиротливо ютились на южной стороне пруда рядом с кузницей. Сама дубовая роща начиналась на той окраине деревне, постепенно смешиваясь сначала с берёзами, а потом уж за выпасами терялась в сосновом бору.

События, происходящие за пределами Дубовки, будто и не касались ни самой деревни, ни бар Авериных: всё было тихо, рутинно, как и было до этого вот уже не один десяток лет. Разве что в четырнадцатом году призвали на фронт дюжину мужчин. И то к началу этого года последние из них уже вернулись обратно, пришли с войны. Двое – раненые, трое – травленые газами. Ещё двое лежат где-то в Смоленске в госпитале. Барыня отправляла по весне старосту Дубовки к раненым землякам в лечебное заведение проведать и одарить подарками. Доложил, что идут на поправку, слава Богу. А на троих пришли похоронки. Иван Кузьмин и Сашка Попов появились в деревне первыми, живыми и здоровыми осенью прошлого года, ближе к зиме. Пришли с оружием.

Евгения Станиславовна интересуется событиями, знает, что в соседних волостях, в деревнях уже установили советскую власть, организованы её выборные органы.

Страшна та поступь новых хозяев.

Повешен своими крестьянами в родовом поместье друг семьи и хороший товарищ помещик Кондратьев Владимир Иванович. Скориковы и Даниловы куда-то исчезли, не попрощавшись. Их имения подверглись разграблению и сгорели ещё в конце семнадцатого года, как только докатились новости из Санкт-Петербурга. Увезли в неизвестном направлении настоятеля храма в селе Барсуково, что за рекой Пескарихой, отца Питирима сразу после февральского решения новых властей об отделении церкви от государства. Семья священника перебралась к дальним родственникам в соседнюю деревню Конюхово, затаилась там. Церковь закрыли, успев перед этим надругаться над крестом на маковке, и сбросив колокол с колоколенки. Поговаривают, что в ней сейчас квартирует какая-то воинская часть красных: по-видимому, мир вывернулся наизнанку.