Утро вечера во многом мудренее, голова чище, память сонливее, а язык разговорчивее. Зинаида довольно быстро проболталась о том, что ездила в гости к берлинской родственнице и основным их времяпрепровождением было посещение благотворительных заведений для обездоленных, с тем чтобы набрать несколько баулов тряпок, которые предстояло теперь сбыть в Уфе.

Затем последовал продолжительный обмен мнениями о том, в какой части Франции русскому человеку живется лучше. Марина настаивала на том, что жить можно в любом месте, где устроены муж и дети, а Владлен-Женька рассказывал, что ему пришлось сбежать из Парижа, поскольку в этом городе много разного сброда и отсутствует спокойная жизнь.

– Мне и жене очень нравится то, что все такое аккуратное, миниатюрное, прибранное, – делился он переживаниями. – Опять же, нервотрепки постоянной нет. Все уравновешено, рассчитано, разложено по полочкам. Жизнь размеренна, гляди только под ноги, чтоб не наступить на неприятности. А в Париже, конечно, слишком много хаоса. Ну его на фиг. Мне хватило.

– Да ладно, – не соглашалась Марина, – не такая уж там и хаотичная жизнь. Вполне можно найти укромные местечки. Главное, в нужное место попасть, чтобы не пришлось в арабском гетто где-нибудь ютиться, – по ночам на улицу не выйдешь, безнаказанность вопиющая. Опять же, культурная столица. Цены, конечно, адские, и туристов много, но это, понятно, проблема всякого мегаполиса. Но все-таки в провинции тоскливо как-то. У нас в Хабаровске и то повеселее, хотя, казалось бы, Дальний Восток.

– Не согласен. Чего веселого? Ладно пока молодой, а потом, когда семьей обзаведешься? Там уже не до увеселительных заведений. Работа – дом – выхи – дети – школа. Романтика, одним словом. А тут как раз все установлено, предрешено. Язык, конечно, нужно подучить. Это самое главное. А там уже и работу какую-никакую найти можно, тут подкрутиться, там вывернуться. Опять же, государство о тебе заботится в некоторой степени – по крайней мере, есть такое ощущение, подохнуть не дадут, если, конечно, не спиться, не сколоться. Ох, я этого добра в Париже насмотрелся, райончик у нас был то что надо для культурного шока. Мы оттуда быстро свинтили, жена подыскала работенку в Лионе, чемоданы собрали – и поминай как звали. К тому, что тебя за своего не считают, надо, конечно, попривыкнуть. В Париже с этим проще, не спорю. Зато у меня дети теперь французы. Я вот еще стараюсь раз в год к родителям выбраться, а они уже даже и не горят желанием куда-то ехать.

– Ой, если бы не папа, я бы тоже ни ногой, – согласилась Марина, кутаясь в трофейное одеяло. Второе досталось детям, которые мирно посапывали на сдвоенных сиденьях. – Это такое умопомрачительное расстояние, на которое столько физических сил уходит. Во Франции отдыхаешь от всех этих тысяч километров, все под рукой по большому счету. Это же уму непостижимо: от Москвы до Парижа в два с половиной раза ближе, чем до Хабаровска. Еще детей тащить. Каждая поездка – это настоящее испытание на выносливость.

– Ничего, где наша не пропадала. Прорвемся, – подбодрил я попутчиков. – Еще две тысячи километров неасфальтированных дорог, пятьдесят КПП – и мы в дамках.

– А ты к кому едешь?

– Я просто на родину возвращаюсь.

– Это как?

– Как Одиссей, Эней, Тесей или какой-нибудь другой греческий персонаж, который блуждает по условному лабиринту Минотавра в поисках нити Ариадны, чтобы выбраться из скитаний, на которые сам себя обрек.

– Витиевато мысль излагаешь, – улыбнулся Женька, – сейчас начнется обсуждение античной мифологии. Школьная программа. Гомер, геркулесовая каша и так далее. Ты не мудри, ты пальцем покажи, ёшкин-макарешкин.