«Да» – говорю тихо, но уверенно, когда чашка опускается с тихим звоном на блюдце.

В его коротком сухом «Хорошо» нет ни капли удовлетворения, радости одержанной победы, ни тени эмоции на лице. Не глядя на меня, расплачивается, поднимается и уходит.

Меня охватывает паника: я не так сказала «да»! Может быть, ему показалось, что это было неискренне или он уловил скрытую издёвку – «да пошёл ты…»? Теперь мне кажется, что его «хорошо» звучало зло и угрожающе: «Ну, хорошо, тогда я ухожу!»

Бросаюсь за ним, догоняю у самых дверей и вдруг понимаю: он ещё раз даёт мне возможность выбора! Я могу сейчас просто улизнуть за угол.

Иду за ним к машине, он открывает дверцу и, не оборачиваясь, ждёт. Проскальзываю на привычное, подогнанное под меня кожаное сиденье. Дверь закрывается, сердце замирает от страха – и тут вдруг ясно понимаю, что в его машине у меня уже есть место – моё место! Страх отступает.

Я… я не знаю, кто я теперь, – робко проговорила она. – Я знаю только, кем я была, когда встала сегодня утром

(Льюис Кэрролл)

Едем молча. Обдумываю детали своего плана, а он у меня есть. Она же погружена в себя и тоже о чём-то думает.

На проходной закрытого посёлка знают мою машину и заранее поднимают шлагбаум. Подъезжаем к дому, нажимаю кнопку пульта – ворота открываются. Замечаю, как она вздрагивает и напряжённо следит за ними в зеркало. Оставляю ворота открытыми, для Мышки это важно – символ свободы выбора. Пока они открыты, есть путь к отступлению.

– Светлана! Нужно выполнить некоторые формальности.

– Да, договор, контракт… – выговаривает тихо, с трудом и тоскливой мукой во взгляде.

Догадываюсь, что она, наверное, с ужасом представляет, как я вытаскиваю толстенную пачку бумаг, и мы долго и нудно обговариваем все пункты, как в той книжке.

– Договор я зачитал за столом. Если хочешь, повторю текст ещё раз.

– Не надо, я помню.

Всё равно чётко повторяю фразу, сказанную в ресторане.

– Есть два важных дополнения. Первое: договор заключается на семь дней, но он автоматически продлевается, если ни одна из сторон не выкажет желания его прекратить. Второе: ты должна ясно понимать, что вступаешь в мой дом добровольно. Ты свободна в любой момент уйти, и никто не будет тебя задерживать. В этом случае наш договор аннулируется, мы не будем ничего должны друг другу и расстанемся навсегда. Это понятно?

– Да, – хочет ещё что-то сказать, но не решается.

– Есть вопросы? Говори!

– Слово, – шепчет еле слышно. – Особое слово.

– Стоп-слово? Тебе оно не нужно, ты не умеешь им пользоваться. Поверь, я знаю, что ты можешь сделать и вынести, а что нет. Хотя, если тебе так спокойнее, выбери своё слово.

– Ваниль, – шепчет тихо и смущённо, немного подумав.

– Хорошо! Стоп-слово – «ваниль». Только учти, что если ты решишь его использовать, то этим оскорбишь меня недоверием. Это будет считаться расторжением договора. Рабыня, которая не доверяет своему господину, мне не нужна.

Согласно кивает, но боится поднять глаза.

– Тогда возьми это.

Вынимаю из кармана коробочку. В ней, на чёрной бархатной подложке, лежит изящное ожерелье-чокер, сделанное из платины в виде мягкой ленты примерно сантиметр шириной, так, что сложное переплетение плоских звеньев позволяет ему немного растягиваться и слегка пружинить. Купил эту вещицу в прошлом году в эксклюзивном ювелирном салоне в Дубае и без колебаний заплатил непомерную цену – она идеально подходит для ошейника. Особого ошейника для особой женщины.

Золото выглядело бы слишком вульгарно и привлекало ненужное внимание, а платину, с её серебристо-стальным оттенком, распознать труднее. Кто не знает, может подумать, что это просто стильная бижутерия. А ещё платина прочнее золота и не вызывает аллергенных реакций.