Он смог рассмотреть женскую фигуру, на голове которой было что-то вроде венка из цветов, её бледное личико и большие полные печали глаза. Розоватые губки вычурно выделялись на этом бледном лике, а золотистые волосы падали красивыми волнами на пышную грудь.

Вильям боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть прекрасное видение и словно заворожённый смотрел на него. Фигурка мерно покачивалась в луче лунного света, словно в такт небольшой качке корабля. Губы нимфы как будто вытянулись для поцелуя, две белые, словно мрамор ручки поднялись и поманили едва уловимым жестом к себе. Вильям не выдержал и решил встать, но только он чуть шевельнулся, как видение тут же исчезло.

Быстро вскочив с постели, он подбежал к отрытому иллюминатору. Ничего, только чёрные океанские волны, отражающие лунный свет, пенились и шумели за бортом корабля, убегая куда-то за горизонт. Луна печально светила из-из тонкой дымки ночных облаков. На миг молодому человеку показалось, что в этой дымке снова мелькнула белым пятном знакомая женская фигурка, но резко исчезла.

«Нет, это видение». Вильям вытер струившийся с него пот и тяжело вздохнув, лёг обратно в постель. «Похоже, я схожу с ума» – решил он и, закрыв глаза, провалился в глубокий здоровый сон.

Через тринадцать дней морского путешествия, прибыв в Гамбург и переночевав одну ночь в гостинице, молодой граф, как и было, указано отцом, взял билет на поезд до Бухареста. Слава богу, проблем с билетами не оказалось.

Поездка на поезде его заняла куда больше, чем путешествие на теплоходе. Для него это было первое в жизни странствие, поэтому Вильям с удовольствием наблюдал за проносящимися за окном пейзажами. Природа здешних мест разительно отличалась от той, которую он с детства привык видеть в Америке.

Деревья плотной стеной выстроились вдоль всего железнодорожного полотна, лишь изредка оголяя участки земли с невысокими строениями местных крестьян и фермеров.

Несмотря на приближение лета, погода стояла довольно сырая и прохладная. По крайней мере, так показалось молодому графу, который сравнивал здешний климат с тем, к которому привык у себя в Атланте.

Кутаясь в дорожный плащ от обдувающего его холодного ветра из открытого окна железнодорожного вагона, он продолжал наблюдать за мелькающими за стеклом видами. Путь был не близким, ему предстояло преодолеть ещё три столицы; Берлин, Прагу и Будапешт.

Не обращая внимания на остальных пассажиров, Вильям закрыл глаза и погрузился в сон. Из-за большой разницы во времени, хотелось всё время спать. Ему снились воображаемый замок и окружающий его ландшафт. Это место непонятным образом манило молодого человека, словно он был с ним чем-то связан.

Иногда, смотря в окно поезда, среди мелькающих деревьев, он замечал внимательно следящие за ним глаза. То они смотрели на него из листвы, томно и печально маня за собой, то злобно и вожделенно сверкая, наоборот пугали и отталкивали.

Почти на каждой крупной станции Вильям опускал в почтовые ящики письма отцу и сестре. Ему хотелось как можно подробнее поделиться теми впечатлениями, которые он получал от поездки по Европе. А ещё, таким образом, он пытался избавить себя от скуки одинокого путешественника.

Его пленили Берлин, Прага и Будапешт своей необычной архитектурой, не идущей ни в какое сравнение с той, что была в Америке. Здесь в каждом здании чувствовалась история. Девушки же носили такие платья, словно собирались на бал. Это обилие кружев и шляпы с богатыми перьями были совсем не похожи на те, что носили у него на родине. Время словно остановилось для здешних мест. Мужчины предпочитали всё ещё обтягивающие панталоны, чёрные фраки и высокие цилиндры, почти вышедшие в Америке из моды.