Мемуары Беньямина производят впечатление ретроспективных фантазий единственного ребенка. Действительно, из-за различия в возрасте – Георг был на три года младше Вальтера, Дора – на девять – каждый из троих детей в детстве ощущал себя «единственным ребенком в семье». Впоследствии Вальтер сблизился с Георгом, когда оба учились в университете, а еще более тесная связь между братьями установилась после 1924 г., когда их сплотили разделявшиеся обоими левые настроения. Отношения между Дорой и Вальтером во взрослые годы, особенно после смерти их матери и разрыва между Беньямином и его женой, оставались напряженными и порождали постоянные конфликты, наладившись лишь в годы изгнания, когда они оба жили в Париже: в июне 1940 г. они вдвоем бежали из французской столицы.

Хильда Беньямин, жена брата Беньямина Георга, описывает Беньяминов как типичную либерально-буржуазную семью скорее с правым, чем с центристским уклоном[6]. Типичными для семьи были и матриархальные узы среди родственников: со своими тетями, дядями и кузенами, многие из которых являлись заметными фигурами в научной и культурной жизни Германии эпохи модерна, Беньямин поддерживал контакты через своих бабушек. Его двоюродный дед со стороны матери – Густав Хиршфельд преподавал античную археологию в Кенигсберге, а другой двоюродный дед – Артур Шенфлис был профессором математики и ректором во Франкфурте. Одна из кузин Беньямина вышла замуж за известного гамбургского профессора психологии Вильяма Штерна. Другая кузина – Гертруда Кольмар имела репутацию талантливого поэта, а еще одна – Хильда Штерн стала активисткой антифашистского сопротивления[7].

Тяготы обучения сравнительно поздно вторглись в укромный детский мир Беньямина. Почти до девятилетнего возраста он получал образование с помощью частных наставников – первоначально в маленьком кружке детей из богатых домов. Свою первую учительницу – Хелену Пуваль он с нежным юмором увековечил в «Берлинском детстве на рубеже веков», в начале главы «Два загадочных образа». В последние годы жизни Беньямин все еще хранил открытку, на которой «стояла красивая разборчивая подпись: Хелена Пуваль… „П“, первая буква ее фамилии, была та же, что в словах „правильный“, „пунктуальный“, „первый“, „в“ означала „верный“, „вежливый“, „воспитанный“, ну а „л“ в конце раскрывалась как „любящий“, „лучший“, „любезный“» (SW, 3:359; БД, 41). Диаметрально противоположные воспоминания оставил у Беньямина его наставник господин Кнохе – «господин Кость»: он предстает перед нами как архетипический садист-солдафон, оживлявший свои уроки «нередкими перерывами на порку» (SW, 2:624).

Весной 1901 г., незадолго до того, как Беньямину исполнилось 10 лет, его родители отправили его в школу кайзера Фридриха в Шарлоттенбурге – одну из лучших берлинских средних школ, в которой более трети учеников составляли евреи. Эта школа – внушительная кирпичная глыба, втиснутая за эстакадой берлинской городской железной дороги, навевала Беньямину «мысли об узкой груди и высоких плечах», словно источая «печальную чопорность старой девы» (SW, 2:626). По словам Беньямина, от этого учебного заведения у него не осталось ни единого приятного воспоминания. Внутри, соответствуя внешнему облику школы, царил унылый, в высшей степени регламентированный традиционализм. Маленького Беньямина в младших классах в порядке дисциплинарных взысканий секли розгами и оставляли после уроков в школе, и ему так и не удалось справиться со страхом и унижением, которые преследовали его в школе, где он ощущал себя узником, находящимся под непрерывным надсмотром школьных часов. Особенно ненавистным для него было требование обнажать голову при встрече с учителями, что приходилось делать «неустанно». Десять лет спустя, ревностно участвуя в движении за образовательную реформу, ключевым пунктом своей программы он сделал идею неиерархических отношений между преподавателями и учениками, хотя эгалитаризм всегда сосуществовал в нем с аристократическим духом.