Таксист (со смешком). Ещё сотня будет.

Михаил. Ладно, поехали. Рыбацкая 45, третий подъезд.

Повезло, что кто-то заложил камнем дверь, не пришлось набирать код домофона. Миша запрыгнул в лифт, мысленно матерясь, хотя и беспокоясь немного, всё, что он смог разобрать из звонка было: «Приезжай», – такое случалось довольно часто. Они с Георгием были знакомы очень давно, так что к подобным пьяным выходкам привыкать не приходилось. Он поднялся на шестой этаж, абсолютно спокойно заметил, что дверь открыта, и, не разуваясь, зашёл внутрь. Повсюду были разбросаны вещи, на тумбочке в коридоре лежали свёрнутые провода – зарядные устройства. Егор постоянно их терял, потому и получал в подарок минимум несколько штук в течение года. Михаил поёжился, в квартире стоял жуткий сквозняк, а из зала было слышно, как балконные двери бьются друг об друга от ветра. «Хоть бы закрыл, что ли», – подумал Миша. Он вошёл в зал: на полу лежал Георгий, обернувшись одеялом.

– Жора, ну что случилось, – тело поёжилось. – Утром же с тобой говорили, всё хорошо было, господи.

Кое-как Михаил смог поднять друга. Тот, в полусне, обулся, и через несколько минут они уже сидели в машине.

– Давай я тебя к матери твоей отвезу, Жор?

Егор кивнул, или же его голова просто дернулась, но Лёше и этого хватило.

– На Советский восемь, будьте добры.

– Ещё двести будет.

– Поехали уже, – Егор странно икнул и замычал. – Радио включите, что ли.

Водитель нажал на кнопку. В голове почти спящего Георгия звучал «барабан» бьющихся друг о друга балконных дверей.

Зал пел бы «Жить в твоей голове» Земфиры.

Но никакого зала нет.

Она легла к нему на плечо. Мимо проносились многоэтажные коробки, набитые людьми, а с соседнего сиденья автобуса на них неодобрительно смотрел пьяный мужик лет сорока пяти. В автобусе мерзко воняло застаревшей мочой, хотя вполне возможно, это были духи кондуктора. Женя этого не замечала, а Саша решил не обращать внимания. Они ехали уже где-то полчаса, ему казалось, что она уснула. Парень пристально посмотрел на неё: чёрт, она была хороша, для него даже слишком. Друзья – то наименование, которое его устраивало в данных отношениях, но она была хороша. Иногда ему казалось, что всё слишком приторно, липко, страшной была мысль о том, что же случится с этим моментом жизни, когда Саша пропустит эту секунду через фильтр ностальгии.

– Что ты так смотришь? – Александр слегка вздрогнул, удивившись, что она не спит.

– Твоя грудь, – сказал он с идиотской улыбкой.

– Что с ней?

– Твоего парня не смущает, что ты постоянно тусуешься с кем-то, кто в любую свободную секунду пялится на неё?

– Ой, да ну его, – она отвернулась.

– Хм.

– Ты лучше, – она, улыбаясь, снова легла к нему на плечо.

Слишком липко, слишком приторно.

Саша открыл глаза, хотя он и не засыпал. Шёл четвёртый беспробудный день, приправленный маленькими дозами микросна. Собственные мысли стали врагами, мозг, пытаясь рационализировать происходящее, лишь искусно издевался над хозяином, все построенные схемы отказывались признавать обычный душевный паралич, простой факт того, что всё умирает. Парень не выходил на улицу, боялся оставить телефон на видном месте – иначе бы он бесконечно таращился в одну точку и ждал бы невозможного звонка. Всё это помогало лишь немного, ведь даже сидя в изоляции, он чувствовал оставшиеся здесь ошмётки своих же разбросанных эмоций, которые он лишь пытался загнать глубже, – не помогало. Всё умирает. Причём случается это задолго до «официального» расставания, он смирился с фактом, но вот с отсутствием миража – нет. Страшен не факт кончины «Торпиль», но ужасает сама мысль об её изначальном отсутствии. В итоге, любая попытка рационализировать, придать смысл страданиям, выливается в противоположное состояние: