У Макария защемило, заволновалось в груди, от такой, неожиданной встречи.

Жучок завизжал, залаял на весь окружающий лес, запрыгал вокруг Макария, как будто зовя за собой.

– Тише, Жучок мой, тише! Беги скорее к своим, а я… потом, слышишь, что говорю! И прекрати ты лаять на весь мир, – и подтолкнул пёсика, вглубь леса, за густой кудрявый вереск. Как будто, вместе с ним себя вытолкнул в этот проём глубокой неизвестности, что, где-то там, притаилась в ожидании.

На лай собачки никто не явился, видимо, посчитали игрой и забавой Жучка.

«Не теряйся сила мысли, неограниченная и вечная в путях собственных, не знавшая ранее таких проблем. Что имею, на сей час, то имею! И мощь, и ясность, что давала энергию жить и творить, ещё в полном разгаре! Так что, силу воли в кулак, и вперёд! Держать в себе всё чистое, и думать, что это лишь вкус плодов дикой груши, которая растёт возле старой конюшни».

С усталостью, что ещё сильнее начала доставать после встречи с Жучком, он двинулся дальше. Где-то там, за лесным массивом, другой район и другие селения. Вот туда ему и необходимо добраться. Там, может и станет всё на свои места, как было раньше?

Сжимала боль от тревожности одиночества и непонимания: куда же деваться теперь, что делать дальше, и что искать?

Лес, безразлично шумел над его мыслями: он жил своей полной и независимой жизнью от людских переживаний.

Двое суток блужданий, видимо оттого, что он пошёл по кругу? Ещё с детства Макарий знал, что правая нога шагает шире, чем левая. И поэтому, можно идти, совершая круги навстречу собственным пройденным шагам. Двое суток в лесу без еды, на подножном корме, это, почти что, обессилие своих и так не очень полных сил.

Лес не оканчивался, а становился ещё глуше, деревьями выше, и силы Макария покидали всё быстрее. Брести-идти в неизвестность небыло желания совсем. Подкрадывался вечер, и хотелось лечь, где-нибудь под кустом, на мягкий мох и уснуть от этого безумства. До уничтожения всего, что произошло с ним и происходит сейчас в этом непредсказуемом мире.

Неожиданно, откуда-то, донеслось громкое лошадиное ржание и по лесу, раскатилось, разметалось, растревожилось эхом, что-то, родное и верное к жизни.

Горло сжала судорога от услышанного ржания, от надежды, что скоро закончится блуждание в эту незваную неизвестность. Силы сразу прибавилось, и Макарий, с трудом выбрался на заросшую разнотравьем дорогу. По ней, мирно качаясь, двигалась гружёная телега, впряжённая серым конём. На телеге, свесив ноги в резиновых сапожках, восседала женщина неопределённых лет.

– О! Тпрру, стой! Видишь, человек откуда-то взялся!

Телега остановилась и женщина, непринуждённо спрыгнув, шагнула к Макарию.

– Из какой такой непознанной глуши? Вокруг ведь, никого и нигде не найти! Уж, никак, не верится в это, до невозможности! Беглец, что ли, из далёких, неведомых мест?

Она обошла вокруг Макария, оглядела его изодранную одежду, и, всмотревшись в его измученное лицо, с весёлым озорством воскликнула:

– Хо, хо! Вот так сюрприз! Ко мне, что ли в гости, на мой тусклый огонёк? Или, как это понимать? Вот так неожиданность! Кто же ты такой есть на самом деле? Из какого такого ниоткуда сюда взялся? На бандита, будто, непохож. Только вот измучен ты, уж, чем-то, совсем, до немогу!

Серый конь нетерпеливо топтал копытом густую траву, как будто хотел быстрее от всего этого двинуться в путь.

– Тпрру! Не торопись, мой друг! Ты же видишь, что здесь человек, и он нуждается в нас и, видимо, очень. Так, ведь, я говорю?

Женщина, не дождавшись ответа, тронула Макария за плечо и, легко вздохнув, промолвила: