Макарий, молча, выслушал, не спеша взял мамину сумочку с документами, фотографиями, взглянул прощально на картины и вышел из конюшни. Вдалеке, по улице, сновали какие-то люди. Возле сгоревшей школы стоял огромный бортовой грузовик, у которого, сидя на подножке, скучал тучный милиционер.

Он внимательно посмотрел на мимо идущего Макария и лениво, беззлобно, спросил:

– А ты куда это, молодой человек? Уходить отсюда пока никому не разрешено! Ты меня, надеюсь, понял? Так что, возвращайся в свой дом и жди указаний. И не переживай: всё будет хорошо! И даже лучше, чем хорошо. Ведь, это же настоящая дыра! И как в ней жить, видимо, сам давно понимаешь и без меня! – и, потягиваясь, добавил:

– Я бы здесь даже одного дня выдержать не смог! Как вы так жили без всего необходимого? Трудно, наверное, было? Ни магазинов, ни телефонов, ничего, даже первейшего нет. Так что, парень, возвращайся в свой дом и жди. Скоро всё у вас наладится к лучшему!

– Да я сейчас вернусь, но прежде схожу к соседям за своим котиком.

Неожиданно милиционер встрепенулся, и в его глазах засверкало недоверие:

– А это что у тебя там за сумка? Для котика, что ли, парень? А ну постой, подожди к своему котику ходить. Видимо, ты куда-то лыжи навострил, так ведь, а, или нет? Что в сумочке, давай, показывай! Поглядим, не сокровища ли там хранятся? Может мои, или ценные государственные вещи?

Макарий вывалил из сумочки прямо на капот свой нехитрый скарб и горько улыбнулся:

– Сокровище, это когда решаешь сам свою судьбу, без всяких надсмотрщиков и наглецов, которые не дают спокойно жить!

– Ты это о ком? Обо мне, что ли? – и мгновенно, несмотря на былую ленивость, метнулся он к Макарию.

– Да я тебя сейчас в бараний рог согну и не выровняю, чтоб такой и был всегда! Ты, что ли, этот художник, из-за которого вся эта канитель? А ну-ка, давай, залазь в машину, без излишних разговоров! Я тебе покажу, наглецов! Собирай свои сокровища и залазь!

Жёсткие цепкие руки скрутили запястья Макария за спину и зазвенели наручниками. Но осуществить им задуманное не удалось.

От разваленной церкви, к сгоревшей школе, двигалась небольшая толпа взъерошенных местных жителей, жестикулирующих и кричащих, о чём-то.

Милиционеру пришлось ослабить хватку и бросить наручники в открытую кабину грузовика.

Воспользовавшись этим, Макарий рванул милиционера за воротник и со всей силы толкнул его в кабину. Тот, тяжело охнув, стукнулся в приборную панель и упал тучным лицом вниз, став безразличным ко всему.

«Видимо в поисках бараньего скрученного рога и возможности выровнять его», – мелькнула в Макария мысль.

Бежавшие люди свернули в сторону от бывшей школы, и наступила полная, неестественная в ёмкости тишина.

В этой тишине возился в кабине милиционер, пытаясь поднять свою тучность, и стучало, будто стремясь выскочить из груди Макария, сердце.

«За что это так ко мне все? За что? Что я им такого плохого сделал, чтобы на меня одевать наручники? Теперь, точно, повесят на меня ещё и покушения на милиционера».

Он с трудом поднял грузное милицейское тело и, убедившись, что с ним ничего страшного не произошло, схватил сумку и кинулся прочь, в зовущий недалёкий лес.

Лес был полон щебетанья птиц, верной открытостью лета, но дышал затаенной грядущей тревогой.

«А картины, то их будет, точно, ещё много! Много, и – навсегда прекрасные! И никому их без предлога не отдам! Разве, что по необходимости», – жёстко подумал он, еле сдерживаясь от желания, рвануть скорее, хоть, куда.

И, всё же, он побежал: не думая, куда и зачем. Хвоя била в лицо безжалостно колюче, будто не признавая, что он здесь свой. Цепляялись корни вековых деревьев за ноги и силу, вне терпения и боли. Сороки, бесцеремонно сопровождая его бег, опережали путаные мысли, возвещая лесную глушь о не своём. Он чувствовал: гонится за ним скрытая угроза, неверие в справедливость и чистое завтра. Горечь сжигала его сознание невыносимо жгучим огнём обиды на всех и вся. Казалось, что крапива и колючки были попутчиками в беге путанном, неведомо куда.