Валентин Николаевич вспоминает, как потрясли его педагоги в училище:

– Я про них в книжках читал, знал из новостей, а тут приходишь – и близко с ними знакомишься. Невероятно. У этих людей за спиной была мощная русская балетная школа. Это очень чувствовалось – что они образованные, специалисты. Их всегда было очень интересно слушать, смотреть на них. Педагоги от Бога, они получили свою профессию от великих мастеров русского балета. Да и сами они в свое время были звездами.

– Насколько жесткими по отношению к вам они были?

– Большинство педагогов выбирали одного-двух лидеров в классе и основное внимание уделяли самым физически способным.

– Это сразу видно – человек способный или неспособный?

– Видно. Потому что примерно 50 процентов – это наследственность. Какие папа, мама, как они сложены физически, какой ребенок, насколько он артистичен. Должна быть красота и особое строение человеческого тела: не всякая фигура приспособлена для балета.

– Балет предъявляет к телу большие требования?

– Да, а все остальное – педагоги. Очень условно, примерно 50/50.

– А была ли конкуренция между вами, учениками?

– Конечно. Всю жизнь конкуренция, и сейчас конкуренция.

– А как она тогда выражалась?

– Мы старались перед педагогом быть лучшими. Помешать друг другу трудно, у всех равные возможности: стоишь за станком или на середине зала, и ты должен качественно сделать определенное количество движений. Ловили каждое слово педагога, боролись за его внимание. У нас очень дружный класс был – и девочки, и мальчики.

– А мальчикам в хореографии проще, чем девочкам?

– Мужчинам вообще в жизни проще. Не только в хореографии, вообще. Но самое главное – это труд. Без труда ничего. Много очень талантливых людей прошло мимо этой профессии просто потому, что не хотели трудиться, хотели на одних природных способностях выехать, а только на них далеко не уплывешь. Потому что искусство – очень жестокая такая мясорубочка.

– Особенно балет.

– Особенно балет, где нужно не разговаривать о том, какой ты гениальный, а выходить на сцену и доказывать. Каждый день.

Ребята в комнате, где жил юный Валя, нередко менялись – «кто-то выпускался, кто-то приходил, кто-то начал учиться и бросил». Но однажды пришел Миша Барышников – приехал после нескольких лет в Рижском хореографическом училище и как очевидный будущий Принц (даже недостаточный рост не стал помехой) попал в класс к знаменитому Александру Пушкину. Тут уж Елизарьев, скупой обычно на похвалы, не жалеет слов.

– Как способный, сразу к нему, без всяких.

– А была ли у вашего преподавателя Селюцкого обида на Пушкина из-за того, что тот забирает самых лучших?

– Нет, абсолютно. Он только начал преподавать и хотел закрепиться. Селюцкий в свое время был учеником Феи Ивановны Балабиной (она в то время была художественным руководителем хореографического училища. – И. П.), и та его поддерживала. Он очень хороший педагог, голова у него прекрасная. Не зря ведь он был педагогом и репетитором в Мариинском театре до самой смерти. Живчик такой – он и умер практически на работе. (Н. Г. Селюцкий ушел в 2020 году в возрасте 83 лет. – И. П.). Большую пользу приносил, многие его ученики стали премьерами не только в Мариинском, но и во многих других театрах. Я всегда с большим пиететом к нему относился, но не могу сказать, что в классе он меня любил. У него были другие любимчики – может, более способные физически, чем я. Но когда я стал народным артистом Советского Союза, он во всех интервью говорил, что «Елизарьев – мой ученик» (посмеивается).

– А вы мечтали танцевать в Кировском театре?