– Если бы ты что-то сделала, – тихо сказал Дин, – твоя мать была бы еще жива.

Я знала, что не дает Дину спать по ночам, а он понял, о чем я думаю, раньше меня самой. Он знал, почему я ощущала кровь жертвы на своих руках каждый раз, когда происходило убийство, почему я чувствовала, что оказалась недостаточно умной или недостаточно быстрой.

– Я понимаю, это глупо. – Горло сжалось, не желая пропускать эти слова. – Я понимаю – то, что случилось с мамой, – не моя вина.

Дин взял меня за руку, прикрыл мои пальцы своими, словно защищая.

– Я знаю это, Дин, но я в это не верю. Никогда не смогу поверить.

– Верь мне, – просто сказал он.

Я положила ладонь ему на грудь. Его пальцы легли поверх моих, прижимая ее еще крепче.

– Это была не твоя вина, – сказал он.

Я чувствовала, как он хочет, чтобы я в это поверила. Мои пальцы сжались, собирая в складки его футболку, и я притянула его к себе. Наши губы соприкоснулись.

Чем сильнее я целовала его, тем сильнее он отвечал на поцелуй. Чем ближе мы становились, тем ближе я хотела оказаться.

Тебе не спится, и мне не спится, и вот мы здесь, глубокой ночью…

Я прихватила зубами его губу.

Дин был нежен. Дин был милым. Дин всегда был сдержанным и все контролировал – но этой ночью он запустил руки в мои волосы и притянул к себе. Он обхватил мои губы своими.

«Верь мне», – говорил он.

Я верила, потому что понимала – он знает, каково это, быть сломленным. Я верила, что в его глазах я не сломлена.

– Ты по-прежнему думаешь о том, что видела внизу. – Дин мягко провел рукой по моим волосам. Я положила голову ему на грудь. Ткань его футболки, истончившаяся от множества стирок, мягко касалась моей щеки.

Я уставилась в потолок.

– Да. – Звук его сердцебиения заполнил тишину. Интересно, слышит ли он, как бьется мое сердце. – Если предположить, что «технические проблемы» в «Мэджести» – это действительно еще одно тело, значит, за четыре дня произошло четыре убийства.

Что случится на пятый день? Ответ на этот вопрос знали мы оба.

– Почему последовательность Фибоначчи? – спросила я.

– Может, я из тех, кому нужно, чтобы все сходилось, – сказал Дин. – Каждое число в последовательности Фибоначчи – сумма двух предыдущих. Может, то, что я делаю, – часть последовательности. Каждое убийство превосходит следующее.

– Тебе это нравится? – вслух спросила я. – То, что ты делаешь? Доставляет удовольствие?

Пальцы Дина застыли в моих волосах.

Доставляет удовольствие?

И тогда я осознала, как Дин мог понять этот вопрос. Я села и повернулась к нему.

– Ты не такой, как он, Дин.

Я провела рукой по его подбородку. Дин больше всего боялся, что в нем было что-то от отца. Психопатия. Садизм.

– Я знаю, – ответил он.

«Ты знаешь, – подумала я, – но ты не веришь».

– Верь мне, – прошептала я.

Он положил ладонь мне на щеку и кивнул – всего раз, едва заметно. У меня сдавило грудь, но внутри будто что-то поддалось.

Ты не такой, как твой отец.

То, что случилось с мамой, – не моя вина.

Чувствуя, будто сердце бьется у самого горла, я встала. Пошла за флешкой с файлами о маме. А потом вернулась и вложила ее ему в руку.

– Открой их, – сказала я ему совсем тихо, потому что слова застревали в горле. – Открой их, потому что я не смогу.

Скелет завернут в темно-синюю шаль.

Я сидела перед компьютером рядом с Дином, открывая одно фото за другим, и чувствовала, как палец тяжелеет с каждым кликом.

Давно засохший цветок вложен в левую руку скелета.

Ожерелье у нее на шее, цепочка болтается в грудной клетке.

Пустые глазницы смотрели на меня из черепа, в котором не осталось плоти. Я смотрела на его очертания, ожидая вспышки узнавания, но ощущала лишь, как желчь поднимается к горлу.