– Вот табе и хохлы, могуть жить и без городов, он скольки работы, выбирай, иде луче платють, а казаки за землю цыпляютца, а проку?

– Папань, а чиво тут казаки не живуть? – спросила Раиса.

– Тут по – хохлацки варнякають, ишо и при царе, да ишо мой отец, твой дед Поликарп Якимович, сказывал: хохолы народ мускурный, смыкалистый, а бы где не селяца – по селам большим да по городам, а казаки – по хуторам да по станицам.

– Папань, ну куды ж нам у тюрьму ехать, чи ишо куды? – рассматривая по сторонам спросила Раиса.

– Чуток проедим, и будя тюрьма, спросим там, а коли надо, поедем у НКВД, я знаю где, там у центре и милиция, и военкомат, и суды, и прокуроры, и усе наш хлеб едять, крестьянскую кровушку пьють. Там, у центре, иде уласть крутица у во всех мужиков рожи жирные, красные, пинжаки новые, сапоги, у гармонию сложенные и со скрипом, а крали белой глиной мордяшки намазывають, губы бураком натирають, без подшальков волоссями короткими, как апосля тифу, мотыляють да ишо у тухлях на каблуках и задами крутять. Эх, дочка, у них совсем другая жизня, на хутор кабы их да у ярмо уместо быков, да цоб – цабэ, тады б они узнали, какой он, хлеб, соленый чи сладкий. Не ровня они нам.

Проехав немного по узким улицам Тарасовки, они приблизились к серому забору, по верху обтянутому колючей проволокой, в конце забора стояло двухэтажное здание с опозновательной табличкой «Тюрьма».

– Ну вот, дочка, приехали, тюрьма. Но-но, Лыска, он под уто дерево, там тебе не будя жарко, отдохнуть табе надобно, – и он хорошо привязал ее за крепкий торчащий сук. – Ну што, дочка, пойду я. Он достал часы глянул и сказал:

– Да мы ишо быстрей приехали, чем я думал, – и пошел, расправив плечи и выпячив грудь не по-стариковски, казацкой выправкой.

Когда подошел к крыльцу далеко неприветливого заведения, прямо перед ним открылась дверь, из которой вышел высокий, человек в военной форме. Он дерзко взглянул на деда Осипа.

– Ты чиво сюды. дядька Осип, вызволять сыночка – попа или ишо чиво? – вопросительно посмотрел на Осипа.

Осип вгляделся и узнал кто это.

– Да чи энто ты, Иван, вот устреча, земеля, хуторчанин, сынок, можа ты нам подкажешь, куды нам со своим горем и к каму, и к какому начальству? – с надеждой на помощь, заглядывая в глаза земляку, спросил дед Осип.

– Сынок? Какой я тебе сынок? У тебе поп, сынок. Зять из кулаков, а я, извините, для вас – товарищ майор Пруцаков, от так, – прищурившись ухмыльнулся Иван. – Насчёт ваших дюже, не хлопочитесь, теперь они в надежном месте. Врагам народа нет места у Совецком обществе, вот тут, – он показал на тюрьму, – нихай посидять; а там свыше приказ придеть, то так и будя. Главное, что я учора их вовремя с хутора узял, а то враг ой как Совецкой уласти мешаить.

– Да ты чиво, товарищ майор Пруцаков, выж уместе росли, ты ж знаешь мого сына Ивана, да он мухи не обидеть и уласти не мешал.

Иван перебил деда Осипа.

– Мухи – то он не обидел, а вот Совецкую уласть, не дюже признал. Народ боломутить своим богом, а? Вот у этих бумагах усё написано, кто они. Твой сынок и зятек ответять по закону. Ещё от закону нихто не схоронился. Гляжу ты не сам, а ишо и Раису приволок, она ж брюхатая, ишо у дороге розродица. Рискует собой, а муженька спасти хочить.

Когда – то он так хотел заполучить эту хуторскую красавицу себе в жены, и её отказ на сватовство до сих пор был открытой кровоточащей раной. Не простил её унизительный отказ, а теперь радовался её горю, что хоть как – то с чужой помощью унизил своего соперника. Он ревностно и безжалостно любил эту женщину, и его желание обладать ею не стерли ни года, ни её положение.