– Нюра, крестик от усех врагов и болезней охороняить, а у пионеры и комсомол примуть, туды усех принимають. Я пойду картошку на борш зараз чистить, а ты усех буди и наливай у чашку затирку, нихай остынить.

Нюра зашла в комнату, где спали дети.

– Дуняшка, ты уже проснулась. Умница! Ванюшка, Коляшка, Васятка! А ну вставайте! Маманька уже затирки наварила. Васятка, а ты чиво плавал? Ах, ты ж маленький плавец, чуть у речку не уплыл! – Нюра поцеловала трёхлетнего Васятку, взяла на руки и понесла на улицу умываться к кадушке с водой. Коляшка, Ванюшка и Дуняшка побежали на перегонки к кадушке.

Умывшись, они чинно стали перед иконами, прочитали «Отче наш» и утреннюю молитву и расселись по лавкам, каждый на свое место, и каждый взял свою деревянную ложку, и начали «сёрбать» затирку за обе щеки. Наевшись, перекрестились и побежали благодарить мать за еду.

Раиса ласково глянула на своих отпрысков.

– Молодцы мои детки, на здоровье, а таперича слухайте какие дела вам надо сделать. Коляшка и Ванюшка – нанесите воды в кадушки корове, в кадушку к печке и полейтя капусту. Нюра, садись реж яблоки, вон у сапетке лежать, а ты Дуняшка, гляди Васятку, возьми метелку и подмети возля порога и печки.

Дети ещё не успели приняться за дело, как Дуняшка первая увидела деда Осипа, идущего к ним. Семидесятилетний высокий дебелый казак с седой головою, но черными бровями и ещё блестящими голубыми глазами. От него исходила неведомая сила, энергия жизненного равновесия и уверенности. Сняв шляпу, он поклонился.

– Ну, здорово ночевали, дочка, здорово унучата, – здороваясь, вытаскивал узелок из кафтана. – Вот вам гостинец, – и всем раздал по кусочку сахара – рафинада.

Поблагодарив деда за гостинец, тут же захрустели, причмокивая лакомством.

– Дочка, горе пришло не тольки к табе, но и к усем нам, Ивана ж нашево, твого брата, учора забрали уместе с Александром. – Дочка, я кады ишёл сюды зашёл к бригадиру, он даеть двуколку, поедем у Тарасовку. А за дитями зараз Наталья придёть и приглянить. Ты одевайси, а я пошёл у бригаду. Зараз 7 часов, к обеду будем у Тарасовке, – глядя на карманные часы сказал Осип.

Раиса обрадовалась приходу отца, а особенно его решению.

«Да, надо ехать, надо все узнать», – подумала она и метнулась к сундуку вытягивать выходную одежду: тонкую кашемировую юбку черного цвета и голубую маркизетовую кофточку в мелкий темно – синий цветочек, все это она еле натянула на себя. Она подумала: «вот только бы не разрешиться в дороге», дорога аж 40 км. туда». И она прихватила тряпок, свивальник и полушалок, на всякий случай.

Отец вернулся быстро. На двуколке сидела сестра Наталья.

– Здорово, нянька, здорово, племяши, – обняв сестру Раису, Наталья кинулась расцеловывать детишек.

– Наташа, борщ с грубы отняси у погреб на сходцы, а то ишо заиграить, – попросила сестру Раиса.

Постный борщ, затолченный старым салом, пах на весь двор вкусным ароматом.

– Ну, Раиса садись, а ты, Наталья, иди с дитями делом занимайси.

Дети стояли возле двуколки, а старшие – Коля и Ваня пытались гладить кобылу Лыску. Когда Раиса уселась, дед скомандывал:

– Унуки, отойдите от кобылы и слухайтесь тетю Наташу. Перекрестившись, он дернул за вожжи. Но – но, Лыска! И двуколка покатилась.

По хуторской пыльной дороге они ехали медленно, здороваясь и кланяясь проходившим и стоявшим хуторянам.

Выехав за хутор на профиль, Осип поддернул Лыску, и та, потряхивая ляшками и крутя головой, довольная, побежала рысцой.

Августовское солнце после Смоленской и двух Спасов ещё хорошо припекало, серо-коричневая выжженная степь, покрытая ещё не упавшим сухостоем, да лишь кое – где полянки розовых сухих невянушек украшали скудный пейзаж.