Кареглазый нервно рассмеялся:

Вы это серьезно?

Холидей отступил на шаг.

А руки? Руки мне развяжите?

Нет, ты и так справишься.

Да я его и с завязанными глазами пристрелю.

Кареглазый наотрез отказывался слезать с лошади, потянул поводья и сплюнул.

Это бред! Мое мастерство дуэлянта ограничивается тем, что я едва успеваю выхватить из кармана мой носовой платок до того, как чихну. Он меня сразу убьет!

Холидей расхохотался.

Ты, видать, сопля смазливая, из тех ковбоев, кто боек на пустое место ставят, чтобы тебе большой палец на ноге не отстрелило?

Кареглазый не двинулся с места.

Это вам не родео, сказал он, а я не лошадь. Хотите в моих одежках дыр понаделать, так я вам чучело сооружу, наряжу его, можете пострелять, только без меня. Конец истории.

Трусливая собака, рявкнул Холидей. Ты своей трусостью и безверием господу нашему в лицо плюнул и приравнялся к тем, кто его побивали палками и камнями и требовали для него казни! И путь к его неисчерпаемому милосердному сердцу для тебя потерян на веки вечные. Гореть тебе в адском пламени! Я думал, что ты настоящий мужчина, а ты прячешься за законами. Но для меня только один закон есть – закон божий, а ваши законы только писаные нечистотами слова на бумаге. Никто их не признает здесь! У них нет власти против закона божьего!

Холидей отступился на шаг, направил револьвер в лицо горбоносому и выстрелил. Вхолостую шагнул курок.

Ты что ж… гад, сучий сын пустоглазый!

Горбоносый саданул ему по носу, забрал оружие и возвратился в седло.

Поднимайся! длиннолицый дернул за веревку.

Ублюдки. Пробовали вы жить по законам вашим? Вы, составители их! Жить такой жизнью, как жил я. В ваших словах нет силы, судьи. Вы ничто для меня! Лжецы, будьте вы прокляты и ваш закон. А ты, щенок прыщавый, берегись. Представится мне шанс к бегству, я твоего отца отыщу. И все семейство твое. Отрублю старику и вторую руку на глазах жены, потом изнасилую ее, сестер твоих тоже изнасилую, и порублю их на куски. Убью их! Каждого из них. И все свои болящие раны, что ты мне причинил и твои спутники, я заживлю твоей смертию и их, и кровь ваша будет мне бальзамом на душу мою разгоряченную и неуспокоенную!

У кареглазого кровь пульсировала в голове. Он весь горел, вглядываясь в горбоносое, длинное и кареглазое лицо Холидея, которое тасовалось у него на глазах как колода карт, меняя выражения, приводя в движение губы, глаза и мышцы.

Дай-то Боженька всемилосердный я до тебя доберусь прежде, чем меня в петлю проденут. Тогда и тебя утяну за собой! Холидей перекрестился. Вот так вот. Запомни слова мои и прислушивайся, когда ангелы вотрубят!

Они продолжали путь в молчании. Полуистлевшие кости неведомого зверя, опутанные паутиной, покоились среди величавых булыжников, в логове огнедышащего ящера, где все поросло мертвым лишайником, из которого сочилась затхлая зловонная влага; над этой безнадежной картиной хлопотали разноцветные облачка шумных насекомых, как священнослужители над мощами.

Горбоносый снял шляпу в поминальном жесте и сказал. Клыки у этой твари, как настоящий жемчуг.

Кареглазый глянул на него, застопорил лошадь и пристально посмотрел на разлагающуюся падаль. Хотел запомнить мельчайшие детали, сделать какой-то слепок и унести это зрелище в собственных глазах.

Длиннолицый сплюнул и пробормотал:

Он смерть смертью попрал.

Кареглазый бессмысленно глядел на него. Длиннолицый спрыгнул с лошади, пошарил в седельной сумке и извлек коробок, зажег одну спичку и осторожно поднес к гуще мошкары и насекомых, и мух, шарахающихся от огонька.

Они понимают жар. Красота, какая красота! сказал он, потом тряхнул рукой и вернулся в седло. Кареглазый постепенно сходил с ума.