Но караван идёт. Быстрее ход!
Там город ждёт муки и малость хлеба.
Вдруг вспышка за стеклом! И "Мессер" бьёт!
Передний встал и вздыбил фары в небо…
Пошёл под лёд. Но отступать нельзя!
И жмут на газ ребята, что есть мочи.
Но здесь кругом вода, а не земля:
Воронки вдоль пути, и нет обочин.
А в этот миг там, где-то у станка,
В цеху промёрзшем на блокадной суше,
Ключ выронит вдруг детская рука…
Но караван дойдёт! С ним – хлеб насущный!
…А сколько было тех, кто уходил
Под лёд весенний на гружённом "Газе",
Сжимая руль свой из последних сил…
Но шли вперёд, а значит – в Вечность сразу!
Огни мерцают в мареве снегов:
То ярко маякнут, а то погаснут,
Как свет от фар – сигнал грузовиков,
Блуждающих на той бессмертной трассе…
На рассвете
Проснусь едва от стука веток ивы,
Шагну с крыльца в рассвет под синью грёз,
Где зреют звуки в пахнущей крапиве,
Где дремлет Русь под шелесты берёз.
О, сколько стран прекрасных на планете
За горизонтом дальней стороны,
Но хлебнее России в мире нету,
И не сыскать берёзовей страны.
Не наглядеться мне на свет безликий,
Не надышаться воздухом лесным.
Кукушка за холмом рассвет окликнет,
И станет снова частью тишины.
Мы здесь живём у Бога на примете –
Он в душу нашу русскую глядит!
А я смотрю, как в поле пляшет ветер,
И раздувает солнце впереди.
Я подойду к реке неторопливо,
Взгляну на жар небесного огня.
Как будто кто-то из тени в крапиве
Зовёт сюда приветливо меня.
Не спит река, течёт в поля густые,
Как жизнь моя, течёт по руслам вновь:
Худое русло – чувства, что остыли.
Бескрайнее – к Отечеству любовь!
Мне с берега крутого зримей дальше
Туда – за холм высокий, как Парнас,
Где сбережёт Россия души наши,
Где сбережёт Господь Россию в нас.
…Рассвет багряным яблоком налился,
И птичий щебет где-то прозвенел:
Иль, может быть, птенец в тот миг родился,
Иль Бог на Русь безмолвно посмотрел?!
Одинокая церковь
Одинокая церковь стоит у чащобы сосновой.
Захолустье. Сверчки. И крапивное войско окрест.
Тишина здесь такая, что кажется, тайное слово
Нам вот-вот проглаголет Господь из вечерних небес.
Разбежаться бы мне и, как в детстве, нырнуть прямо в речку
С василькового луга, да так – чтоб вода с берегов!
Подкосились вдруг ноги. Плетусь. И неспешно навстречу
Племенные плывут над землёю стада облаков.
…Был здесь хутор когда-то – остались прогнившие срубы
В лозниковых кустах. Пустота – покати хоть шаром.
Только ветхая церковь торчит покосившимся зубом
На задворках дремучей глуши под небесным шатром.
Век жестокий здесь многое стёр, как бумагой наждачной:
Нет икон, росписей и в притворе чадящих лампад…
Но исходит благое тепло от церквушки невзрачной,
Мироточа божественной влагой на серый фасад.
Сколько вод утекло. Но ведь мало теперь кто припомнит,
Как чинили здесь крышу, алтарь и обрушенный свод…
А сейчас тишина. Иногда лишь заезжий паломник
Виновато помолится Богу у древних ворот.
Но чем больше здесь тягот мирских на кирпичные своды,
Чем труднее физически, тем беспристрастней, сильней
Сопричастность огромному миру вселенской природы
С перспективой грядущей – нетленной частицей стать в ней.
Не позволит Господь осквернить эти стены "Иудам",
Зазвучит ещё звонко на Пасху святой благовест.
И церквушка несёт уцелевший неведомым чудом,
Перекошенный набок тяжёлый, но праведный крест!
Последняя рота
Мотострелковая бригада погибала.
И «Град» подбитый возле танка догорал.
Из штаба срочно вывозили генерала,
Который всех своих солдат порастерял.
Из окруженья вывозили генерала,
А вдалеке сверкали красные огни.
Под рваным кителем надежда умирала, –
Её так трудно было целой сохранить.
Под чёрной каской у пехотного майора
В башке звенел один мучительный вопрос: