Итак, начался новый 2000-й год. Новый век. Это был особенный Новый год, ибо все в предвкушении воистину грандиозного, совершенно нового. Надо же, мы вступили в новый век! Значит, точно будем жить лучше всех! Было чувство единения в этом самом ожидании. При этом никто особо не обратил внимания на картинку в телевизоре. Хотя некоторый шок был. Ведь год России начался с того, что на последних минутах уходящего 1999-го президент Ельцин попрощался в телеэфире с народом, заявив, что уходит. Исполняющим обязанности президента стал премьер-министр Владимир Путин. Обратившись к согражданам сразу после Ельцина, он, под бой новогодних курантов, гарантировал всем соблюдение существующих законов, прав и свобод, неприкосновенность жизни и частной собственности. Надо же, у нас, наконец, будет молодой, энергичный правитель. Ну, о том, что он ещё говорливый, и вообще особенный, мы тогда не могли знать. Нам была выдана картинка, и сию данность мы проглотили вместе с оливье и шампанским. Никто о нём ничего не знал. И уж, конечно, не знал, что мы полюбим его до такой степени, что с ним будем все эти 24 года. Дай бог, с мужем столько вместе жить.

Пишут: «Было понятно – прямо сейчас у всех на глазах сменилась эпоха». Не знаю, кому это было понятно под бой курантов. Мой дневник 2000-го года скуп на комментарии такого рода. «3 января 2000 года. Зря что ли этот блокнот купила – нечего писать». И всё.

Лёд тонок, хрупок, чем дальше, тем больше опасность, что он треснет. На кого ссылаться, на что опираться, ведь с этого момента прошлое слишком близко ко дню сегодняшнему…

У меня сейчас такое же ощущение, как 23 года назад, хотя и не Новый год вовсе. В предвкушении чего-то, не скажу, чего именно. Предвкушение всегда приятней, чем послевкусие.

«Много чему можно радоваться, если заострять на этом внимание. Просто мы очень многое принимаем, как должное. Даже то, что мы ходим, то, что мы видим, не слепые, есть руки-ноги. Это такое счастье, если ничего не болит. Мне, например, пишут, что Саши, мой муж, такой старый, как он не стесняется своей старости. Друзья, старость – это привилегия. Не каждый доживёт до времени, когда он увидит морщинки на своём лице. Многие уходят гораздо раньше. Поэтому мы не только не стесняемся, мы радуемся, мы счастливы. Мы такие же дети Бога, как вот эти молодые, задравшие нос, и считающие, что только ровная кожа позволяет нести себя гордо этому миру и не прятаться между утёсами, как глупый пингвин. Мы ничего не прячем: ни тело жирное, ни морщинки. Мы всем этим наслаждаемся. Я даже, честно скажу, хорошо быть старой. Очень хорошо, но ещё здоровой, конечно. Я себя лучше чувствую, чем в молодости, в школе. Всегда в голове какая-то каша, волнения, переживания, а сейчас так хорошо. Если эту привилегию получите, состариться, хотя бы до моих 58, ещё лучше до 73-х, а ещё лучше до ста, вы поймёте, как это хорошо. Уже многие обязанности выполнены, дети выращены, отпущены в самостоятельное плавание. Всё, чем я им могу помочь, это – сама забочусь о себе. Так что концентрируемся на всём хорошем. Всё, конечно, получить невозможно. Надо выбрать, чему радоваться. Даже тому, что мы дышим».

Это монолог Ирины Хинди Лайф, с кем довелось встретиться в оффлайн на берегу Индийского океана. Когда у нас Ютуб умер (или почти умер, не знаю), нашла на Дзене пока только её, и наслаждаюсь видосами на этот раз из Юго-Восточной Азии. Была несказанно рада и Ирине, и её мужу Саши (Шаши). Ранее пропускала мимо ушей рассуждения и самой Ирины, и других героев, кому название Путтапарти много о чём говорит. На этот раз всё, что она говорит на камеру и за кадром запало в душу. Может, потому что мы одного возраста. Есть же на свете люди, чувствующие себя счастливыми. Не какие-нибудь особенные, а такие же, как и мы. На одной планете живём, одним воздухом дышим, из одних элементов мы состоим, наконец. Жили бы мы вечно, можно было понять, почему мы постоянно что-то делим. Зачем делить, если априори это не наше. Мы сегодня есть, завтра нас нет и не будет. Хотя в индуизме не всё так однозначно.