Чертовски повезло, что его не было в зале.

Убил бы. Не думая.

Но одновременно и странно, – Томми не упустил бы возможности высказаться и унизить Грейс снова. Благо, никто не обратил на меня внимания: многие участники процесса ещё заходили и усаживались на места, провоцируя шум и толкотню. Стук старомодного молотка судьи о тёмную деревянную поверхность, возвестивший о начале, кое-как привёл меня в чувство.

Я сел обратно, пытаясь унять бешеное сердцебиение. Выровнять дыхание. Горло охватил чёртов спазм, и я всё не мог отвести взгляда от светловолосой растрёпанной фигуры. Грейс, сгорбившись, заняла прозрачное кресло справа от пьедестала судьи и присяжных с абсолютно отрешённым видом. Не замечая никого и ничего вокруг. Даже с такого расстояния в несколько рядов я видел, как её дрожавшие руки сжимали клочок какой-то бумаги и ключ-карту.

Интересно, от чего она, и почему у неё не забрали эти вещи? Уиллсон вроде говорил, что у Ким, у Лэна и у Грейс ничего не оставили при обыске.

– Дамы и господа, – обратился к собравшейся толпе высокий мужчина, облачённый в тёмный костюм: – Прошу тишины.

Аудитория, состоявшая из разноцветной толпы, медленно, но верно угомонилась, оставив от возни лишь мерное жужжание.

– Сегодня Верховным судом рассматривается беспрецедентное дело, – продолжил басить мужчина и вышел в центр, к небольшой трибуне для ответов. – Все вы знаете, что произошло почти две недели назад на Островах. Мы, долгие годы живя на Материке, опасались различных неведомых угроз извне, совершенно позабыв о том, что зачастую опасность может затаиться и внутри.

Его речь била точно в цель и распаляла присутствующих, у каждого из которых напрочь отсутствовал хоть процент критического мышления.

Толпа ведома. Толпа неуправляема.

И правильные слова оказывают именно то воздействие, которое нужно говорящему.

С каким бы невероятным удовольствием я расстрелял бы их всех нахрен прямо сейчас…

– Нашей системе угрожала революция. Хвала основателям колонии на Материке – не свершившаяся. Мы были на грани потери устоявшихся традиций и жизни только лишь потому, что один из нас, один из многочисленных служащих в «Тиррарии» решил, что может поменять всё в одночасье. Устроив переворот.

По зрителям прокатился возмущенный вздох, словно они слышали это впервые.

Лицемерные выродки.

Ладони Грейс дрогнули, и карточка с бумажкой упали на колени. По её израненным щекам прокатились несколько одиноких слёз, скрывшихся за серым воротником какой-то водолазки. От прежней зелёной формы на ней не было ничего.

Моё нутро разрывалось на мелкие кусочки от боли. Ярости. Желания крови. И единственное, что удерживало от того, чтобы не устроить здесь бойню, перебив напыщенного урода-судью, – это её съежившаяся фигура и долбящее в голову: «терпение, Норд, терпение…».

– Увы, мы не можем судить главного преступника, чья судьба уже обошлась с ним так, как надлежало, послав смерть. Но мы можем вынести справедливый и верный приговор той, кто являлась пособником ужасных действий, направленных против Материка и Островов.

Я позволил себе ироничный оскал, услышав столь лестные слова о своей персоне и столь идиотские о справедливости.

Главный преступник жив, вашу мать, и он пришёл забрать своё.

– К трибуне вызывается обвиняемая в преступлении против системы и в предательстве Материка – Грейс Гамильтон, – говоривший указал ладонью на место в середине зала.

Я стиснул челюсти. Охрана отцепила наручники с женских ладоней, и моя Грейс медленно поднялась с места. Была видна её слабость и истощенность – на ватных ногах она проследовала к трибуне, представ перед тремя другими чиновниками, которые, очевидно, представляли собой суд в этом цирке.