– Того самого? – спросил Федорчук.

– Да.

– Круто! А Магритт? Фамилия знакомая, но вспомнить…

– Он художник-сюрреалист такого же уровня, что и Дали, а может быть, и выше. Дело вкуса.

– Ага, – сказал Виктор, чтобы что-нибудь сказать. – А ты его, стало быть, в лицо знаешь.

– Моя сестра защитила диссертацию на тему «Магический реализм Магритта и движение сюрреализма», а я ее редактировала.

– И к чему ты его вдруг вспомнила? – вот тут и сомнений быть не могло. Наверняка этот Магритт не просто так к разговору приплелся.

– Он прожил в оккупированной Бельгии всю войну, – Ольга выбросила окурок в окно. Голос у нее был ровный, но Виктор уже понял, что сейчас услышит. – Страдал ужасно. Даже краски стал использовать более темные.

– Тоже позиция, – не стал спорить Виктор.

На самом деле это было крайне больное место во всей их эскападе. Что есть минимальное зло, необходимое и достаточное для создания некоего гипотетического добра, и в то же время простительное перед ликом Божьим? Ольга права. Этот Магритт – будь он трижды гений – жил при немцах и не тужил. То есть тужил, разумеется, и, наверное, конфет своим детям купить не мог, но в то же самое время его, Виктора Федорчука, родные умирали от голода в блокадном Ленинграде. Виноват ли в этом Магритт? Виноваты ли украинские родственники Федорчука, пережившие в селах Полтавщины оккупацию, что другие его родственники гибли в боях или от истощения? Нет, наверное. Однако сейчас перед ним самим – перед ним, перед Олегом, Ольгой, Степаном, перед всеми ними – стоял выбор: смерть нескольких французов и какого-то числа советских военных и чекистов или… А вот в этом «или» и заключалась вторая большая проблема. Знай они наверняка, что все это не напрасно, было бы куда как легче. На душе, на совести, на сердце… Но ведь и не делать ничего нельзя, иначе зачем все? Вот и думай. Головой.

13.02.36 г. 10 ч. 42 мин.

Волей-неволей, а приходилось петлять и нарезать круги. Клиент всегда прав, не так ли? Так, и Матвеев, изображавший сейчас Сергеичева, выполнял распоряжения Реми Рура, которого, видно, кто-то успел научить, что и как делать по пути на рандеву с другом военной молодости. Они «добежали» до Сены, перебрались в Сите и затем по мосту Petit Pont на Rue Sain-Jacques, где месье Фервак приказал свернуть налево на Rue Dante…

«Что случилось на улице Данте?»[5] – но, сколько Матвеев ни ломал над этим голову, ничего вразумительного вспомнить не смог. Однако ощущение, что ответ вертится на языке, не проходило.

«Пся крев!»

– Направо, пожалуйста, – попросил пассажир, и Степан свернул на Rue Domat.

«Курвин сын!»

В зеркале заднего вида в очередной раз мелькнуло чекистское авто – Матвеев давно уже не сомневался, что это энкавэдэшники. Но это-то как раз понятно и принималось в расчет. Важнее – не «потерять» Витю и Олю, но и их автомобиль только что мелькнул на пределе видимости.

13.02.36 г. 10 ч. 45 мин.

Старший лейтенант госбезопасности[6] Борис Саулович Вул появился на Rue Maitre Albert еще в девятом часу утра. Прогулялся по четной стороне улицы, оставаясь все время в тени деревьев, без спешки выкурил сигарету, стоя на пересечении Maitre Albert и Lagrange, перекинулся несколькими скупыми репликами с сотрудником Торгпредства, сидевшим еще с ночи в машине, припаркованной около тридцать первого дома, и, наконец, устроился в брассерии, из окна которого видна часть улицы и вход в кафе «Веплер». Там посетителей пока не было, кафе открывалось только в одиннадцать, но два кандидата на кофе с круассанами уже слонялись в разных концах улицы, терпеливо дожидаясь открытия. И оба, уверенно можно предположить, – сотрудники французской контрразведки.