Что-то странное есть и в инспекторе уголовной полиции. Он из местных, поэтому вряд ли этому стоит удивляться. Мне это бросилось в глаза при первой же встрече вчера утром, когда из воды вытащили тело Нел Эбботт. Он стоял на берегу, уперев руки в бока и наклонив голову. Он с кем-то разговаривал – как потом выяснилось, с судмедэкспертом, – но издали все выглядело так, будто он молился. Я даже решила, что он священник. Высокий худой мужчина в темном на фоне черной воды, сзади высится скала, а у его ног лежит женщина с безмятежным бледным лицом.

Не безмятежным, конечно, а мертвым. Но лицо не было искажено, на нем не имелось повреждений. Если не видеть ее тела, сломанных конечностей или неестественно выгнутой спины, можно было бы решить, что она утонула.

Я представилась инспектору, и мне сразу показалось, что в нем было нечто странное – слезящиеся глаза, легкая дрожь пальцев, которую он пытался подавить, потирая ладонью запястье. Мне невольно вспомнился отец, когда он вставал с похмелья, – нужно было говорить тихо и не привлекать к себе внимания.

Не привлекать к себе внимания казалось хорошей идеей в любом случае. За опрометчивую связь с коллегой меня поспешно перевели из Лондона на север меньше трех недель назад. Честно говоря, мне хотелось заниматься исключительно ведением порученных дел и поскорее забыть все лондонские неприятности. Я не сомневалась, что сначала мне придется выполнять скучную рутинную работу, но меня решили подключить к расследованию подозрительной смерти. Смерти женщины, чье тело обнаружил в воде мужчина, гулявший с собакой. Погибшая была полностью одета, так что точно не купалась.

«Почти наверняка это окажется самоубийством. Она найдена в Смертельной заводи Бекфорда», – заявил старший инспектор.

Об этом я и спросила инспектора Таунсенда в самом начале:

– Вы считаете, что она прыгнула с обрыва сама?

Он смерил меня оценивающим взглядом и показал на вершину утеса.

– Поднимитесь, – сказал он, – найдите эксперта и узнайте, что им удалось обнаружить. Следы борьбы, кровь, оружие. Хорошо бы найти телефон, потому что при ней его не было.

– Сделаю.

Перед уходом я еще раз бросила взгляд на женщину и подумала, как печально она выглядела – такой будничной и невзрачной.

– Ее зовут Даниэла Эбботт, – пояснил Таунсенд, чуть повысив голос. – Местная жительница. Она писатель и фотограф, причем довольно успешный. У нее есть дочь пятнадцати лет. Вот ответ на ваш вопрос: нет, я не думаю, что она совершила самоубийство.

Мы направились на обрыв вместе. Путь туда лежал через небольшой пляж возле заводи, а потом тропинка уходила вправо в небольшую рощицу, после чего круто забирала вверх на вершину хребта. На отдельных участках поблескивала невысохшая грязь, и было видно, как на ней все скользили, стирая оставленные прежде следы. На обрыве у меня закружилась голова, а к горлу подкатил ком.

– Боже!

Таунсенд оглянулся. Моя реакция, похоже, его позабавила.

– Боитесь высоты?

– Совершенно естественный страх оступиться и разбиться насмерть, – ответила я. – Вообще-то тут следовало бы установить какое-нибудь ограждение. Тут точно небезопасно, или я не права?

Инспектор промолчал и пошел дальше, опасно приблизившись к краю обрыва. Я старалась держаться поближе к кустам можжевельника, чтобы не смотреть с отвесной скалы вниз на воду.

Бледный лохматый эксперт-криминалист – почему-то они всегда такие – не мог порадовать нас ничем интересным.

– Ни крови, ни оружия, ни очевидных признаков борьбы, – сообщил он, пожимая плечами. – Свежий мусор тоже не дает никаких зацепок. Правда, ее видеокамера сломана. И в ней нет карты памяти.