Здание поражало масштабами и давило пафосом. Я в своей стеганой куртке, джинсах и кроссовках чувствовала себя бедной родственницей! Плюнув на производимое мной впечатление, я не скрывая удивления, вертела головой во все стороны. Там и помимо самого главного корпуса было на что посмотреть. На территории академии располагалось много старинных зданий с лепниной, резными тяжелыми дверями и, хоть и пластиковыми, но вполне вписывающимся в общий стиль, окнами. Внутри тоже все прямо-таки дышало стариной, какой-то фундаментальностью и масштабным финансированием всего этого добра.

Агриппина Павловна со своими бриллиантами и шубой, как мне показалось, идеально вписывалась в атмосферу этой роскоши, которую не каждый день встретишь в отечественном образовании. Интересно, каково Филарету работается во всем этом великолепии?

Пока я размышляла, мы дошли до кабинета ректора на третьем этаже. Мужик, носящий внушающую невольное уважение фамилию Победоносный, меня не впечатлил. Зато Мстислав Ярославович явно был в ударе. Предложение сотрудничества с академией они обсуждали минут сорок, в течение которых они дошли от вполне конструктивного диалога до:

- Давайте проясним ситуацию: когда я говорю "понимаю", это не значит, что я согласен. Когда я говорю "понимаю" это даже не всегда означает, что я слушаю, что вы говорите, - надменно цедит сквозь зубы профессор Лыков.

- В таком случае, - стараясь сохранить хорошую мину при плохой игре, поджимает губы ректор. - Возможно, так будет более конструктивно...

Протягивает через стол какой-то лист, надо понимать, с проектом трудового договора или что там предлагают в их ученом мире. Случайно выхваченная в сплошном полотнище текста цифра привела меня в трепет. Я столько зарабатывала примерно месяцев за семь-восемь, при очень удачном раскладе.

- Я вам сейчас глотку перегрызу за такое предложение, вопреки всем законам этики и морали, - едва взглянув, спокойно перебрасывает обратно лист многоуважаемый профессор со странными гастрономическими пристрастиями.

Иван Александрович бледнеет, хотя сомневаюсь, что он в курсе, кому предлагает работу.

- Тогда озвучьте свои условия, - он откидывается на спинку своего шикарного кресла, а Мстислав Ярославович протягивает мне свой кейс:

- Виктория, достаньте, пожалуйста, голубую пластиковую папку.

Я достаю, параллельно просматривая содержимое. Ничего из ряда вон выходящего - бумаги, ежедневник, планшет. Передаю Лыкову, тот, не глядя, равнодушно передает Победоносному все содержимое. Ректор бледнеет, хмурится, еще раз все пролистывает, и, наконец, ставит свою подпись и печать...

Когда мы покинули кабинет, мой спутник, плотно прикрыв дверь, негромко осведомился:

- Как себя чувствуете?

- Нормально, - я аж вздрогнула от такой участливости.

- Не беспокойтесь, это дело времени, - спокойно заявил он, увлекая меня к лестнице.

Забеспокоилась я, когда мы миновали знакомый выход на первый этаж и стали спускаться ниже. Куда он меня ведет? Внезапно стало очень страшно, даже под его рентгеновским взглядом в клинике я не боялась, а тут - пожалуйста! Интуиция и инстинкт самосохранения в один голос кричали, что отсюда надо валить, пока не поздно, но я, как последняя дура, думала о том, что, возможно, зря паникую, не все так плохо, мне могло показаться... Я напряглась, готовясь в любой момент уклониться, бежать или падать - в зависимости от обстоятельств. Жить захотелось со страшной силой, но едва мы ступили в коридор цокольного этажа, мое запястье с силой сжало железной хваткой. "Ну молодец, дотянула", - обреченно съязвил внутренний голос.