Молодой боярин почувствовал ещё большее смятение, он с гневом пришёл на двор Мирославы, а она его встречает как самого дорого гостя.

Мирослава неотрывно смотрела на Дмитрия Ласкарёва, и от неё не скрылось его виноватое беспокойство, она мысленно себя похвалила и продолжила улыбаться столь лучезарно, как только могла.

На стол принесли высокий серебряный кувшин с двумя серебряными кубками, украшенными искусной чеканкой.

Боярыня встала со своего места и подошла ближе к Дмитрию. Сама налила вино в кубки и протянула один боярину: – испей, уважь меня боярин.

Дмитрий, молча, взял кубок, сделал добрый глоток, и почувствовал, как вино сразу разлилось по жилам, согревая тело до кончиков ушей и пальцев на ногах.

– Добрая романея, – похвалил грек.

– Самая лучшая, – эхом отозвалась Мирослава и плавно обошла его со спины, присела рядом, не сводя с него глаз.

Боярин чтобы не обидеть хозяйку взял пирожок, который на вкус оказался чуть суховат, но это осталось Дмитрием почти не замеченным, он вертел в голове мысли о том, как бы поскорее узнать наказ государыни и отбыть восвояси. До него донеслись слова боярыни, но прозвучали они как-то глухо, и он не смог разобрать их смысл. Взгляд его задержался на серебряных кубках, он протянул руку, но не смог её поднять, удивляясь, как она стала тяжела, Дмитрий напрягся, пытаясь понять, что происходит вокруг, но перед глазами стремительно сгустилось какое-то красно-коричневое марево.

В трапезную боком вошёл дядька Антип, он приблизился к Мирославе и что-то шепнул ей на ухо.

– Вот и кстати, – громко ответила боярыня, – а покуда, отнесите нашего дорогого гостя в опочивальню, видать, перебрал он с вином, так пусть отоспится.

Холопы засуетились вокруг Дмитрия, а боярыня вышла из зала вслед за Антипом.

В большой горнице с пыльными сундуками и тяжёлыми дубовыми креслами её уже ждал холоп с соломенными волосами, он виновато понурил голову и при виде боярыни согнулся в низком поклоне.

– Говори, что узнал, – резко спросила Мирослава.

– Девка эта зовётся Настёна, и живёт в услужении у дьяка Ивана Курицына, навроде как старшая там по хозяйству, прости хозяйка, более ничего не узнал, на двор дьяка пройти никак нельзя.

Боярыня на мгновение задумалась, а после, стрельнув глазами в сторону дядьки Антипа, улыбнулась одними уголками рта.

– Что ж, день сегодня и вправду благословен, и девка эта нам кстати. Ты вот что, – обратилась она к холопу, – с завтрашнего дня последи за домом дьяка Курицына, всё, о чём там узнаешь, будешь сказывать Антипу, особливо про девку. Каждый её шаг знать хочу.

– За домом дьяка? – ужаснулся холоп.

– А тебе что сие внове? Али есть разница, за каким домом для меня доглядать? – подняла брови Мирослава.

– Нет, хозяйка, всё сделаю, как велишь, – холоп изогнулся в низком поклоне.

– Ну, то-то же, – обронила боярыня, и резко повернувшись на месте, пошла к широкой дубовой лестнице, каблуки её башмаков легко простучали по ступеням, что вели наверх, к её покоям.

Дмитрий проснулся неожиданно как от хорошей оплеухи. Голова гудела. Он с удивлением оглядел незнакомую палату и, хотя в темноте после сна видно плохо, но судя по убранству это опочивальня. Под ним была большая широкая кровать, застланная дорогими шелками, а рядом…. Дмитрий отшатнулся, и затряс головой, пытаясь прогнать остатки сна, рядом с ним тихо спала боярыня Мирослава. Её длинные белые, почти льняные, волосы, расплетённые из кос, разметались по подушке, тело почти нагое белое, правая рука с пальцами в перстнях свесилась с края кровати. Дмитрий потрепал себя по щекам, рассчитывая, что это сон. Последнее, что он помнил, так это как сидел за столом боярыни. А что далее? Рядом заворочалась сонная Мирослава, она приподняла голову и стрельнула глазами в сидящего на постели Дмитрия. Ворот его рубахи был расстёгнут, оголяя часть плеча. Боярыня довольно улыбнулась. Дмитрий повернул голову, и ошалело посмотрел на неё.