Но шли годы. Научные изыскания по поводу свойств времени казались Егору Николаевичу наивными и бездоказательными. Но теперь своими глазами видел, что его гипотеза подтверждается.

Нет, он не бредит. Вот плакат на избе-читальне с фотографиями летчиков, спасших участников экспедиции на пароходе «Челюскин». Вот репродуктор на столбе, заливающийся соловьем (кажется, поёт Лидия Русланова). Вот призыв увеличить в 1936 году поголовье свиней на 23 процента. Вот объявление: приезжает кинопередвижка, будет демонстрироваться фильм «Весёлые ребята»…

Но вот и люди. Строение, похожее на сарай, на котором криво нацарапано «Буфетный киоск». Две стеариновые свечки тускло освещают прилавок и два столика. За одним, плотно уставленным кружками с пивом, — четверо мужиков. За другим — пьют водку. Такую он видел в детстве. «Московская» с пробкой, залитой сургучом. Боже! Куда его занесло! Кто над ним решил сыграть эту зловещую шутку?

Непростительная ошибка

Появление Егора Николаевича не осталось незамеченным. Все, как по команде, обернулись к нему и стали внимательно разглядывать. И тут он допустил непростительную ошибку.

– Что это за село? — спросил он у румяной и пышной, как праздничный торт, буфетчицы.

Та, надкусив пирожок с ливером, от неожиданности икнула. И словно дар речи потеряла. На пару минут, не меньше.

— Коля! — наконец позвала она кого-то из подсобки.

И тут появился Коля — лохматый, гориллоподобный, с длинными, едва ли не колен, руками, в клеенчатом фартуке и резиновых сапогах.

— Тут гражданин какой-то подозрительный, — сказала буфетчица. Проводил бы ты его к Ерофею Кузьмичу.

Коля положил свою обезьянью руку на плечо Егора Николаевича:

— Пройдемте, господин-товарищ.

И гость из иных времен отправился под конвоем к Ерофею Кузьмичу, вероятно, местному энкаведешнику. Дело принимало совсем нежелательный оборот

«Офис» Ерофея Кузьмича располагался в строении очень похожем на «Буфетный киоск». И сам он чем-то смахивал на буфетчицу.

Пышный — так сразу окрестил его Егор Николаевич — сидел за письменным столом в гимнастерке с кубарями, с лоснящимся от пота лицом. Выслушав обезьяночеловека, весь доклад которого состоял из одной фразы: «Кажись, Кузьмич, мы шпиёна поймали», он нахмурил кустистые брови.

— Ты, Коля, посиди пока на завалинке, — сказал Ерофей Кузьмич. — Возможно, понадобишься.

Когда дверь за ним закрылась, обратился к Егору Николаевичу:

— Выкладывай. Кто такой, откуда, какое получил задание. С троцкистами связан? И документики предъяви, взглянуть нелишне.

— Это для вас будет китайской грамотой, — стараясь сохранять спокойствие, хотя его трясло, как лист на ветру, сказал Егор Николаевич. — Я ведь из другого времени, из двадцать первого века. Но вам, похоже, этого не понять.

Он протянул энкаведешнику паспорт и пенсионное удостоверение. И у того даже челюсть отвисла. Кузьмич вертел их и так, и сяк, напяливал очки, потом снимал, разглядывал паспорт в лупу, но всё равно ничего не понимал.

Егор Николаевич пытался объяснить ситуацию, но для обитателей этого реликтового островка законсервированного времени она была столь фантастической, что все равно никто бы ему не поверил.

— Сейчас позвоню в Москву, — зажурчал, как ручей, Кузьмич и почему-то расплылся в улыбке, широкой, как бульвар. — Буду самолет вызывать. Повезу тебя как особо опасного. Глядишь, орден дадут. Нет, не тебе, а мне. И звание внеочередное. А тебе, брат-троцкист, крышка. Это — как пить дать, зря ты сюда сунулся.

Егор Николаевич молчал.

– Ну ладно, молчи. Думай. Теперь у тебя время есть, хотя и не очень много.

Кузьмич открыл ключом огромный амбарный замок на двери в соседнюю комнатушку, отделенную от коридора стальной решеткой, и втолкнул туда Егора Николаевича. Дьявольский спектакль продолжался.