Кто-то положил в машину портфель. Человек благодарно пожал ей руку.
Среди бела дня по центру города бежал нескладный, растрепанный, кривоногий человек с окровавленным ножом в руке. Прохожие испуганно шарахались от него, человек бежал, то и дело, оглядываясь, никто его не преследовал, где-то недалеко выла сирена «скорой помощи». Глухой удар, звук падающего тела: человек со всего хода врезается в фонарный столб всем телом, отлетает от него, как резиновый, падает навзничь на асфальт, со стуком голова бьется о бордюрный камень. Нож все еще зажат в его руке.
«Скорая»! «Скорая»! Сюда! Сюда!
Их везут вместе в одной машине: один попадает в операционную, остывающее тело другого отправляют прямиком в морг.
Виктор
Урок то ли биологии, то ли химии. Вы с товарищем сидите на последней парте, впереди – две девочки, вам показывают учебный фильм. Гаснет свет, товарищ тянется руками вперед и щупает одну девочку за грудь, та не реагирует, как будто все происходит не с ней. Потом товарищ толкает тебя: давай, мол. Только ты успел ощутить приятную, волнующую мягкость девичьей груди, как неожиданно зажигается свет. Ты еле успел отдернуть руки, но она замечает это, замечает и ее соседка. Вы оба сидите красные, не знаете куда деваться от стыда и неловкости.
Свет опять гаснет, фильм продолжается. Твой товарищ опять лезет к девице, только ты начинаешь делать то же самое, опять включается свет. Девица сидит застывшей мумией, ты опять красный, подружка смотрит на вас искоса. В третий раз случается то же самое – это какой-то рок. У твоего товарища все проходит, как по писанному, а ты выставляешься на показ похабником (похоже, только в глазах подружки). Ты вообще не знаешь, куда деваться от стыда… И тут звучит долгожданный звонок. Бегом к двери, но суровый учительский окрик:
Всем оставаться на своих местах! Садитесь!
Ты садишься на ближайший к тебе стул, забирая его у стоящей рядом девицы. Девица не видит, что стул забрали, садиться и падает на пол, ты видишь мелькнувшие выше колен ноги и беленькие трусики. Все смеются, ты вылетаешь из класса.
До этого случая ты еще ни разу не чувствовал женской груди.
…
«Катерина – луч света в темном царстве».
Не понятно. Не понятно в каком это «темном царстве» Катерина – луч света? Где это темное царство? Неужели в собственном доме на берегу Волги, где у нее есть своя комната и нет докучливых соседей? А может «темное царство» – это ее окружение, ее свекровь – Кабаниха, знакомые Кабанихи? Да какое же они «темное царство» – нормальные люди, ну, конечно, со своими кандебоберами. Но если бы Островский был знаком с соседом дядей Павой, то Кабаниха ему показалась невинной бабусей. Дядя Пава систематически напивался вдрызг и вымещал свою злобу на своей жене и маленькой дочери. Жена дяди Павы пряталась с дочерью у соседей, она, почему-то, всегда была голая, и, мало того, что ей приходилось скрываться от мужа, ей нужно было еще прикрыть свою наготу.
Или безногий сапожник, герой войны, дядя Коля, которому государство за его оторванные снарядом ноги платило пенсию, равноценную стоимости трех бутылок водки. Дядя Коля весь день сидел в своей сапожной будке, ремонтируя за копейки старую, изношенную обувь его клиентов, а к вечеру обязательно напивался до состояния риз и материл всех и вся, особенно доставалось партии и правительству. Дядя Коля умер прямо в своей будке, а деньги на его похороны собирали всем двором. Его боевые награды не вместились на двух подушечках.
Бабушка всю свою жизнь прожила в деревне, проработала в колхозе, и на старости лет осталась без дома и с пенсией двенадцать рублей в месяц. Она вынуждена была жить по очереди у своих детей, и это не очень-то нравилось и самим детям и их семействам.