По замкнутому кругу проносились теперь её мысли и не было в них ни кокетства, ни легкой иронии в ответ на восхищенный взгляд, а лишь одна горькая правда.

Где-то, в цепи логических заключений, проскальзывала методологическая ошибка, но молодая девушка, постепенно впадающая в состояние психологического шока, конечно же, не сумела ее рассмотреть. Сил, противопоставить что-то по-настоящему весомое и значительное ужасному, но неоспоримому факту, в тот момент у Татьяны не оказалось.

Закончив с отличием институт, она посчитала за благо вернуться в свой район, без обиды отвергнув более заманчивые предложения.

Вот уже пятнадцать лет она скромно трудилась учительницей русского языка в обычной средней школе, где не лучшие российские учителя практически безуспешно пытались посеять в душах нового поколения что-то “доброе и вечное”.

Родители старели и неуклонно скатывались в состояние отвратительной старческой деменции. Как-то неожиданно и одновременно они приобрели агрессивность и требовательность, беспричинно впадали в состояние ярости, балансируя, порой, на грани буйного помешательства и все больше отклонялись от норм общественного поведения. В свои семьдесят они перестали пользоваться туалетом. Мать ходила под себя, а отец, превратившийся в ссутулившегося беззубого старика, со спутанными седыми прядями редких волос и пятидневной щетиной на впалых щеках, вообще, предпочитал справлять нужду посредине комнаты, служившей когда-то залом. Не стеснясь ни такой же сумасшедшей супруги, ни молчаливой и покорной дочери, кряхтя и бессмысленно посмеиваясь, он долго разглядывал свои гениталии, издавал неприличные звуки и пытался перехватить ошеломленный от омерзения взгляд светло-серых Татьяниных глаз. Впрочем, и к этому Татьяна вскоре привыкла, безропотно ожидала окончания процедуры, а затем, так же сосредоточенно, как она выполняла любое другое дело, принималась подтирать лужи, собирать кал, мыть, стирать.

В сорок лет она по-прежнему оставалась девственницей.

Счастье улыбнулось Татьяне, когда она повстречала своего бывшего одноклассника Толика Котова.

Они не виделись со школьных лет и узнали друг друга с трудом.

Толик из стройного, сообразительного семнадцатилетнего мальчишки, каким он помнился Татьяне, превратился в циничного грубоватого мужика, погрузневшего, но все еще по-военному подтянутого – в свое время он закончил Харьковское танковое военное училище. Впрочем, военная карьера у него не заладилась из-за быстро приобретенной привычки к обильным возлияниям и в тридцать восемь лет в звании старшего лейтенанта, без серьезной гражданской профессии, Анатолий очутился за пределами родной части.

Непривычная свобода оказалась пьянящей. На короткий срок. Ровно настолько, на сколько хватило выходного пособия. В течение двух последующих лет Толик колесил по России, принимая участие в различных, но всегда масштабных и шумных стройках “развитого социализма”, а затем как-то естественно для самого себя вернулся в родной город.

Татьяна жила на той же улице, через дом. Как им не встретиться?

Они столкнулись, как говорится “нос к носу”, в субботу, у входа в небольшой районный гастроном. (Про такой магазинчик, живущие неподалеку, обычно говорят “наш”, а единственная продавщица, немолодая тетя Валя или Маша, отпускает в конце месяца в долг, по-соседски).

Толик вышел из гастронома, только что приобретя там “законную” ежесубботнюю поллитровку. Он чуть приостановился и, не торопясь, раскурил папироску. Он внимательно вглядывался в лица, идущих ему навстречу, обоснованно надеясь на компанию в предстоящем мероприятии.