На какие-то секунды пулемёт замолк, а потом опять начал поливать огнём, но уже расширив вправо сектор обстрела.

– Твою ж мать, промазал! – просипел Кривошеин и, зарядив второй патрон, стал выцеливать огневую точку немцев.

В это время и младший сержант, и Полуэктив, лежавший внизу балки, услышали сначала шелест, а потом нарастающий звук, который преобразовался в вой, и всё это завершилось резким и звонким ударом немного правее позиции первого номера. Комья земли и снега посыпались на голову Ивану. Потом шарахнуло немного впереди, потом сзади и на время затихло. Ванька, всем своим телом вжавшийся в снег, прислушался. Пересилив страх, он поднял голову, ожидая команды или хотя бы какого-то знака от своего командира, но наверху было тихо.

Тогда он понял: что-то случилось с Кривошеиным. Повинуясь своей совести, своему долгу, Полуэктив рванулся наверх. Оказавшись возле Кривошеина, он начал его трясти, пытаясь понять, что с ним.

– Тихон Матвеевич! Матвеич! – повторял он неосознанно, позабыв о какой-либо субординации, растерявшись, как человек, потерявший надёжную опору под ногами и готовый рухнуть куда-то в неизвестность. Когда Иван неосторожно дотронулся до правой руки Кривошеина, тот застонал и очнулся. Только теперь Ванька рассмотрел кровь, проступившую через ватник и оставлявшую красные пятна на скомканном краю маскировочной простыни.

Кривошеин, почувствовав сильную боль в предплечье правой руки, понял, что его зацепило осколком мины, и теперь он не боец.

– Иван, что замер. Принимай ружьё! Стреляй! Слева от нас бронетранспортёр. Живей, малой! – пересиливая боль, успел сказать он и отключился.

Получив конкретную команду, Полуэктив всё же пребывал в некоторой нерешительности по поводу порядка действий. Несмотря на неопытность, он уже знал, что надо было бы перетянуть Кривошеину руку выше места ранения. Но приказ командира, задание, которое они выполняли, и время, которого не было, заставили его быстро осмотреть ПТР. Убедившись в исправности и заряженности ружья, Иван начал искать цель. Но цели он не видел. Ему казалось, что он целую вечность не может найти эту цель, этот проклятущий пулемёт, который уже уложил целую кучу наших.

В этот момент пулемёт начал опять отрывисто бить короткими очередями, как бы хвалясь своей живучестью, своим превосходством перед наступающими.

Полуэктив, наконец, увидел то, о чём говорил наводчик, но в то же время он понял, что с этой позиции вряд ли с первого раза можно попасть в бронетранспортер, а второго выстрела фрицы могут и не дать сделать, как это уже и произошло с Кривошеиным. С появлением такой мысли у него все страхи отошли на второй план, а в голове наступили ясность и понимание, что делать.

Не без труда приспособив на своей спине непомерно тяжелое в лежачем положении ружьё и рассовав по карманам и за пазуху несколько патронов, он боком пополз к чернеющей впереди воронке.

Иван заполз в воронку, немного отдышался, проверил, на месте ли на ушанке кусок простыни, и выглянул из укрытия. Отсюда нечётко, недостаточно понятно вырисовывался бронетранспортёр, из которого и стрелял немецкий пулемёт.

– Ах, вот ты где, гад мохноногий. Держись, сволочь фашистская! – бормотал злорадно Полуэктив, решительно настраиваясь на выстрел. До автоматизма отработанные на тренировках действия позволили Ивану в считанные секунды привести ПТР в готовность. Он прицелился, наведя мушку на предполагаемое место турели вражеского пулемёта, спокойно нажал на спусковой крючок. Через мгновение пулемёт замолчал. Иван быстро зарядил патрон и выстрелил ещё раз, на удачу, по видимой задней части бронетранспортёра. Несколько неожиданно для Полуэктива он увидел взрыв, видимо, произошедший из-за попадания его пули или в какие-то боеприпасы, лежавшие в бронетранспортёре, или в бак с топливом. Но это было теперь неважно, пулемёт молчал.