На следующий день по траншее ходили двое военных, делавшие опрос парней, которые по виду подходили для призыва в армию.

– Хлопец, пошли-ка с нами, – сказал один из них Ване, – ты вполне справный мужик для службы. Хотя Ивану должно было исполниться восемнадцать только через четыре месяца, он не стал ничего объяснять, а лишь молча двинулся вслед за офицером. Когда собралось человек двадцать подходящих по возрасту парней, подошёл грузовик, их посадили и повезли в обратную сторону от фронта.

Так Иван Полуэктив неожиданно попал в армию. Когда на пункте формирования всё-таки выяснилось, что ему нет ещё восемнадцати лет, старший офицер определил Ивана в группу, отправлявшуюся ещё дальше в тыл, в учебное подразделение.

В учебной роте, обосновавшейся в помещении пустующей школы, за короткий срок пытались научить мобилизованных владению оружием, приёмам маскировки и рытья окопов, конечно же, знанию основных уставных законов и положений, а также ещё многим другим самым необходимым воинским навыкам. Большей частью младшие командиры представляли сержантский состав, уже успевший поучаствовать в боевых действиях за эти 3–4 месяца войны. В этом плане новобранцам повезло: когда рота расходилась по взводам и далее по отделениям, командиры отделений уделяли больше внимания практическим вопросам ведения боя: стрельбе, штыковому бою, уходу за оружием, некоторым подмеченным особенностям поведения немецких солдат.

В составе взвода шло обучение взаимодействию между отделениями, нехитрым знакам передачи информации соседям, совершение марш-бросков с полной выкладкой.

Командир взвода младший лейтенант Зотов, гоняя будущих бойцов до седьмого пота, постоянно повторял: «Что говорил Суворов? Забыли? Напоминаю для нерадивых: если руки и ноги гудят, значит, жопа останется цела». При этом он восторженно ухмылялся, находя очень замечательным свой перевод знаменитых суворовских слов о том, что «тяжело в ученье, легко в бою».

Больше всего Ивану Полуэктиву доставляло удовольствие стрелять по мишеням, это бы он делал и значительно чаще и дольше, но существовало ограничение на расход патронов, приходилось много тренироваться вхолостую, отрабатывая прицеливание, дыхание и правильное нажатие спускового крючка.

Трёхлинейка, то есть винтовка Мосина образца 1893 года, которую выдали после присяги Ивану, была в принципе неплохим оружием, особенно для стрельбы на дальние расстояния. Уже к концу второго месяца обучения он показывал отличные результаты в точности и быстроте стрельбы. Это было отмечено командиром взвода. И когда дело дошло до штатного укомплектования взвода оружием и боеприпасами, взводный определил Полуэктива в бронебойное отделение помощником наводчика или, как чаще говорили, вторым номером к младшему сержанту Кривошеину. Кривошеин встретил Ивана не очень дружелюбно:

– Ну что, салага, ты хоть сможешь приподнять ПТР?

Противотанковое ружьё действительно было очень тяжёлым, но Ванька, несмотря на небольшой рост, был плотным, жилистым и для своих лет довольно-таки сильным парнем. Он взял ПТР двумя руками, сначала как шпагу, почувствовал вес, а потом тут же взялся одной рукой за рукоятку ружья, прикинув, что одному его тяжело будет тащить, особенно на дальние расстояния, учитывая ещё две сумки патронов. Работа предстояла тяжёлая во всех смыслах. Но Иван не стал высказывать эти мысли вслух и изображал напускное спокойствие.

– Ну-ну, может, ты ещё и с рук попробуешь выстрелить? – хмыкнул наводчик, не высказав ни одним мускулом своего удивления, а потом уже более примирительно добавил: – Ладно, поглядим, покумекаем, что ты за фрукт.