Когда я вошла в реанимацию, со мной был охранник, который нёс аппарат УЗИ, нас обоих заставили надеть стерильные халаты и маски, что в общем понятно, послеоперационный период да ещё после такого вмешательства… Мне стало не по себе, когда я подумала, что я пришла совершить над беспомощной женщиной, которая притом находится между жизнью и смертью… А ведь это чудовищный по своему цинизму и наглости акт, я намереваюсь ограбить её в самом страшном смысле. Я отбираю то, что раньше никто не пытался воровать, биологическую идентичность. И только потому, что мне за это хорошо платят. Получается, в этом мире можно купить всё? Получается и я продалась, получается, я пришла совершить противоестественное и преступное деяние только потому, что за это заплачено?

Я остановилась, глядя на койку, на которой, опутанная проводами и трубками с дренажами, торчащими из груди, посередине которой приклеена повязка, а под ней, ясно, длинный шов. Такой был у Тани, но я никогда не знала, откуда он там взялся, сама она отшучивалась, и я поняла только, когда уже училась в медицинском, поняла окончательно. Хотя ходили неясные разговоры, когда Таня лежала в больнице после выкидыша, но я не придавала значения, не желая вникать в её проблемы больше, чем уже была вовлечена.

И вот теперь… я стояла здесь и смотрела на неё. Я вдруг вспомнила, что я сделала тогда с ней, но вот он, Марат, тут же, так никуда и не делся, всё возле, а Марат тоже не самый худший был юноша когда-то, и как он влюбился в неё… И что, что она, конечно, никогда не осталась бы с ним на ночь, если бы я не отравила их тогда… Он в неё влюблён. Был и остался. Так что потеряла ли она в результате? Теперь мне так не казалось…

И всё же… Я могу не делать того, зачем меня послали. Я могу отдать любую яйцеклетку из нашего банка, кто и когда заметит разницу? Никто и никогда. Ведь гарантий сходства никаких нет, это вам не синий и жёлтый смешать, и то получатся разные оттенки зелёного, если чуть-чуть изменить пропорции, в яйцеклетке нет копии женщины, в теле которой она произведена, там всего лишь зашифрованный код всех поколений её предков. Так что никто и никогда не узнает о подмене. Ну, а эмбрион… ну не получилось, разрушился. И так 99,9 процентов, что он погибнет. Я могу это сделать. Могу оставить ей её ребёнка, и не трогать её клетки, отдам клетки тех, кто добровольно продал… Да, за моей спиной стоит охранник, но что он понимает? Я просто заставлю его выйти, я в любом случае сделаю это, потому что манипуляция не для глаз посторонних, тем более мужчин. Я могу… могу, и всё это без риска для себя…

Я обернулась, показала охраннику, куда поставить аппарат УЗИ, он был на батарейках, так что мне его помощь не нужна даже в этом.

– Выйдете пока, – сказала я ему.

Он только кивнул. Я подошла ближе к кровати… да, пикает аппарат, шуршит ИВЛ, лицо перекрывает эта маска… Но это Таня. Таня… один взгляд на которую всегда вызывал во мне волнение восторга, потому что как я ни ненавидела её, но смотреть на неё без восхищения не могла, таким прекрасным и гармоничным было её лицо, таким изящным и грациозным тело, движения, будто она репетирует их перед зеркалом целыми днями, полны мягкой силы и гибкости настолько, что хочется им подражать. Но как подражать её нежному голосу, звенящему как струна, журчащему смеху? Как подражать вот этому всему, из чего состоит она вся, и всегда будет такой, даже когда станет старухой, останется притягательной. Если она притягивает меня, то как она действует на тех, кто никогда не испытывал ненависти к ней?