Меня это так разозлило, что я предложила Виктору Викторовичу просто похитить её, ну и… клетки взять. Он долго на меня смотрел.

– Тогда проще убить.

– Яйцеклетки погибнут.

– Но вы же мне обещаете клон… – и он испытующе пронзил взглядом начальника нашей лаборатории.

К счастью, наш начальник нашёл в себе достаточно смелости сказать, что теоретически всё это возможно, но до сих пор нам не удалось это сделать.

– Возможно, именно потому, что клетки были мертвы, Виктор Викторович. Нужны живые клетки… И потом, всё же клон – это не то, то вам нужно, ведь так? Вы хотите ребёнка. Своего, но от этой женщины. Это означает только вариант ЭКО. И нам нужны её яйцеклетки.

Когда же сегодня мы узнали, что имеется беременность, наш начальник воодушевился.

– Нам нужен этот эмбрион!

– Как вы себе этот представляете? Сан Саныч, мы привезём лишь… какой-то детрит.

– А вы постарайтесь. Выскоблите кареткой с эндометрием вместе и плодное яйцо, и в азот. Если нам удастся получить его живым… Вы видели ведь этих людей? – он посмотрел мне в глаза.

«Видела», да чтоб я провалилась! Я с этой паршивкой дружила восемь лет, каждый день смотрела на неё, пытаясь разобраться, почему она даже во мне, кто ненавидит её всеми фибрами, вызывает желание, не отрываясь смотреть на неё, подражать, смеяться её шуткам и даже просто улыбаться от того, что я просто её вижу. Но её мужа, этого загадочного Лиргамира, которого, как мне казалось, боится даже Виктор Викторович, я не видела никогда.

– Ну, а я видел, – Сан Саныч откинулся на спинку своего богатого кресла. – И кое-что о нём слышал… Евгенику заклеймили как расистскую лженауку, но, честное слово, я бы предпочёл вырастить этот эмбрион, а не создавал бы искусственное дитя нашего уважаемого босса… Тем более что эта женщина, если выживет теперь, вряд ли сможет ещё рожать.

– Ребёнок у неё есть.

– Но его мы уже не сможем выдать за ребёнка Виктора Викторовича, – он выразительно посмотрел мне в глаза.

– Я вас правильно поняла?.. – я всё же не могла поверить в это.

Сан Саныч показал на свой рот, изобразив молнию, на которую будто бы закрыл его. Конечно, то, что он задумал маловыполнимо, я не представляю, чтобы после отторжения из организма матери, пусть и на таком раннем сроке, но эмбрион сохранил бы жизнеспособность. Но почему бы и не провести эксперимент. О том, что это всё во мне вызывало мстительное возбуждение, я не говорю, я с удивлением почувствовала его. Мне казалось, всё давно забыто, всё перегорело во мне, и вот сейчас я поняла, что нет, всё живо, так же, как было тогда… Странно, возможно, во мне сработали какие-то нервные связи, грубо говоря, рефлекс, за столько лет я привыкла испытывать эти эмоции, и даже такой большой перерыв этот мощный рефлекс не разрушил.

Как бы то ни было, но я поехала в Бакулевский институт в сопровождении охраны, с портативным переносным аппаратом УЗИ, и по дороге уже не думала о том, что я сейчас увижу Таню, которую в последние годы я видела только по телевизору или в журналах, и то, потому что её было слишком много. Я думала о том, как мне таким образом извлечь эмбрион, чтобы он остался невредим и жизнеспособен. Задача практически невыполнимая, но потому и интересная. А что если удастся? Ведь это впервые, чтобы, по сути, абортивный материал был использован для ЭКО. Это, как говориться, пахнет, если не Нобелевской, то серьёзным прорывом. Публикациями в международных журналах, буквально, славой.

Да, именно это и было в моей голове, когда я вышла из машины во дворе Бакулевского центра. И я даже забыла о том, что мне сейчас предстоит очень ответственное, и сложное поручение. Надо сказать, я испытывала гордость, и даже приступ тщеславия, приятно бурлящий в крови. И только, когда я уже, торопясь, поднималась на крыльцо клиники, мне напомнили о том, к кому же я приехала, то есть не только зачем, но и к кому…