Это было три месяца назад, в конце лета, за работу мы взялись сразу. Вальдауф присоединился к нам почти сразу, причём не я привлекла его, я вообще удивилась, когда застала его, подходившего к подъезду Боги, куда он шёл, неуверенно оглядываясь, словно сверялся с адресом, который запомнил.

– Валерий Карлович? – окликнула я.

Он обернулся радостно, узнавая мой голос.

– Вы к Боги?

– Совершенно верно, – улыбнулся он, пряча в карман блокнот, в котором был, очевидно, записан адрес и наклонился, чтобы поцеловать меня, я чмокнула его в твёрдую зеркально выбритую щёку. Вальдауф всегда бреется идеально, иногда по нескольку раз в день, для чего держит электробритву даже в мастерской. У него радостные морщинки побежали от глаз, украшая лицо, как лучики.

– Как вы здесь?

– Да вот, к Курилову направляюсь.

– Боги позвал? – спросила я, открывая подъезд.

– Нет, Марк позвонил мне, сказал, что у вас новый грандиозный проект, и моё участие будет полезным. Ты не согласна?

– Отчего же, очень даже согласна. Марк прав, как всегда.

– А по-моему он слегка ревнует, нет?

Дверь за нами захлопнулась с громким железным лязгом и ударом, всегда так грохочет, почти как в тюрьме, вот ведь, дожили: за железные двери попрятались…

– Чуть-чуть, – сказала я, обернувшись на ступеньках.

– Ну, я так и подумал, – удовлетворённо кивнул Вальдауф. – Это даже льстит.

– Вам незачем об этом думать. Ни о ревности, ни о соперничестве, – обернулась я, улыбнувшись.

Боги тоже удивился и был явно недоволен, что я пришла не одна, но вскоре смягчился и сменил молчаливость на заинтересованность, потому что Вальдауф, едва услышал о том, что мы придумали, пообещал устроить машины по производству искусственного дыма.

– Тут промышленные масштабы нужны, – заметил Боги, взглянув на него.

– Это я понял, – кивнул Вальдауф. – Если уж затевать такое дело, то делать грандиозно, согласны?

– Я – да! – сказала я, вообще-то было хорошо, что они ладят и дело объединяет нас всех.

Вот так мы и стали работать втроём. Марк был счастлив, даже Володе это нравилось, хотя мы ото всех держали в секрете, что задумали, хотелось удивить на Новый год не только публику, но и близких.

Впрочем, с Володей мы виделись только между их гастролями, осенью они ездили аж на два фестиваля. Володя звал с собой.

– Милый, Марк и так недоволен, – отнекивалась я.

– Ну и что? Какая разница, чем он доволен? – хмыкнул на это Володя.

– Для меня есть разница, Володь, – сказала я.

– Какая? Раньше ты с ним разведёшься или позже?

Я не стала уточнять, и так всё было слишком сложно. Володя не понимал, не мог бы понять, что вот так встречаться, не было в глазах Марка предательством, а вот заговорить с ним о разводе – да. Нет, я не рефлексировала, не надо думать обо мне слишком хорошо, я не позволяла себе этого, будто во мне было чувство, что скоро всей этой многоуровневой пирамиде в моей жизни придёт конец. Я выстроила целый лабиринт, в котором бегала как от Минотавра от самой себя и мыслей о том, что я мечусь между стен, потому что не могу или не хочу найти выход. Дорого ли придётся платить за встречу с ним, с тем самым Минотавром, я не думала, я знала, что дорого. Мы все знаем, что когда-то умрём и не думаем об этом каждое мгновение своей жизни. Вот и я не думала, что нельзя делать того, что делаю я, я знала, что нельзя.

Сегодня мы проспорили с моими товарищами о выборе работ для будущей инсталляции, мы выстраивали их в строгом порядке и они оба никак не хотели включать в него одну мою самую любимую картинку – синичку на ветке, с которой она взлетала, ветка оставалась дрожать, роняя капли.