Таня только из-за ребёнка, не желая обременять Володю, держала его на расстоянии от себя, куда там, какое благородство! Как я ненавижу её и за это тоже! Любая другая на её месте воспользовалась бы случаем и женила самого завидного жениха на себе. Тем более что он сам только и мечтает об этом. А она… Но теперь незачем даже и благородничать, теперь вон как он летит, чтобы видеть её, конечно, я уже никак этому не помешаю. Если только… не осуществлю задуманное. Или не смогу внушить Тане, что ей, убогой, недостойно морочить голову парню, что его родители никогда и ни за что её не примут. Но на это я не слишком рассчитывала…

До Пскова ехать минут сорок, но если поторопиться за полчаса можно, дорога хорошая, мой отец и озаботился пару лет назад и поговаривал, что нужно строить ещё. Как он говорит: «Много дорог не бывает!», что ж, я рад, что мы по хорошей дороге едем так быстро, хотя всё равно недостаточно быстро. Кира всю дорогу рассказывала в подробностях, как с Таней нехорошо, что она едва не умерла, а теперь после всего не сможет иметь детей. Это, конечно, прискорбно, но какое это имело значение, если Таня могла умереть? И все из-за братца Киры!

– А ведь он к ней сбежал, Володь, представь! Из института Сербского, кто сбежит, а он сбежал. Вот какая любовь…

Это так злило меня, что я не выдержал и повернулся к ней, мы сидели рядом на заднем сиденье и то и дело подскакивали на пружинах от скорости. Я сто раз пожалел, что не сел впереди, на «штурманское» место. Я повернулся и спросил:

– Твой брат, что, татарин?

– Поч-чему татарин? – наконец-то растерялась Кира, отодвигаясь. – Прадед бурят был… шаман известный.

– И что, у них так принято? У бурятских шаманов? Вот так с девушками действовать?

Кира смешалась и замолчала, мне казалось, она говорила всё это не только для меня, но и для водителя, чтобы как можно больше людей знали о Тане и всём, что происходит с ней.

Наконец, мы приехали. Чтобы найти нужный корпус на территории Областной больницы тоже пришлось постараться, но Кира тут бывала и вообще девица она бойкая, расспросила и узнала, где Таня, хотя всё же несколько корпусов мы обошли зря. Меня пускать не хотели, всё же гинекология, но Кира, пошепталась с вахтёром, наверное, сказала, что я сын Кировского директора, и нас пустили.

– Что ты сказала им?

– Что ты жених и очень о ней беспокоишься после случившегося, – сказала Кира, слава Богу, оставила свои попытки быть моей девушкой.

– Молодец, – благодарно улыбнулся я и даже потрепал её по плечу. Вот не думала бы ко мне липнуть, вообще отличная девушка была бы.

Таня была в палате с ещё одной женщиной. Но та вышла, запахивая халат поглубже, едва мы вошли. Таня… наконец-то…

Я никогда не видел таких бледных людей, какой оказалась она в это утро. Холодный зимний свет, что лился в окно, ещё больше остужал её кожу, придавая ей голубоватый оттенок, ещё эта сероватая больничная наволочка, голубые стены палаты. И личико такое маленькое, словно Таню заколдовали, и она уменьшилась вдвое. Зато глаза оказались такими громадными, что, когда она открыла их, не в силах при этом приподняться повыше на кровати, мне показалось, это две Марианские впадины смотрят на меня, столько в них было тёмной синевы бесконечной и безбрежной. И губы, большие и тоже бледные, приоткрылись и улыбнулись нам.

– Ребята… ребята, как вы узнали?.. Володя…

Я не мог больше быть на расстоянии, я быстро дошёл до кровати и обхватил её за плечи в этой чудной, казённой, что ли, ночнушке, приподняв от подушки, и прижал к себе, а потом поцеловал в губы. Не было больше никаких препятствий, которые она выдумала между нами, теперь не было даже ребёнка, который мне совершенно не мешал продолжать любить её и хотеть только её. Губы сейчас у неё были слишком горячие и слишком сухие, а они всегда были влажными и тёплыми для меня, как цветок розы.